2330 год начался с прекрасного события: принцу Ланделию исполнилось три. В честь этого его величие Грет Кешуз объявил ряд амнистий среди тех Тёмных магов, которые отсидели в тюрьме более пяти лет, если за ними не числилось слишком серьёзных преступлений. Помиловали четырнадцать приговорённых к казни не-магов. Заменили на пятидесятилетний срок все пожизненные. Дэн запомнил этот день, первый день первого Тёмного месяца, потому что музыка в его душе вдруг изменилась. Она вдруг утратила мертвящую, пугающую размеренность. Стала нервной, беспокойной, мятущейся. Это так обрадовало куратора Поллока, что Дэн испугался. Два года они играли с Поллоком в «лови-тень», и никто не выигрывал и не проигрывал. И вот куратор внезапно почти прорвал оборону Дэна.
Два года прошли в бесконечных эмоциональных пытках. Время от времени Дэн видел других воспитуемых, иногда – других кураторов. У того же Поллока имелось по крайней мере ещё четверо таких, как Дэн. Однажды куратор собрал их в пустом каменном подвальном помещении без окон и освободил от магических уз. Они могли пользоваться магией, но все, кроме Дэна, один за другим падали на каменный пол и умирали в муках. Впрочем, до конца умереть они тоже отчего-то не смогли. Поллок в тот день остался крайне недовольным тем, что Дэн выстоял. Если бы куратор понял, что Дэн не может найти в себе ни единой эмоции для магического воздействия, он, наверно, обрадовался бы. Но Поллок слышал музыку – и полагал, что Дэн продолжает держать заслон, пряча эмоции за ним.
А что же с другими воспитуемыми? Они выходили на свободу или оставались в тюрьме – в зависимости от того, чем кончалось их «воспитание». Дэн по обрывкам подслушанных кураторских бесед понял, что с ними делают: лишают почти всех эмоций, кроме одной-двух, а оставшееся заставляют кипеть внутри, не имея возможности выйти наружу. Люди, воспитанные таким образом, эмоционально представляли из себя ходячих мертвецов, в которых по какой-то ошибке ещё теплилась жизнь. Просто выгоревшие маги имеют некоторый шанс восстановиться – не полностью, но хотя бы немного. Они становятся простаками, чьи чувства не могут использоваться в магии, но при очень сильном желании всё-таки хоть на что-нибудь способны. Хотя бы на примитивном уровне. Здесь же из людей делали живые статуи.
Раза два или три Дэн сталкивался в коридоре или подземном узилище с местным некромантом, помогавшим кураторам. Это угловатое грязное лицо с выражением трусливой покорности, светло-серые, постоянно настороженные глаза и неряшливые светлые волосы запомнились Дэну с самого начала. Один раз, вскоре после того, как Дэнни перевели в Воспитательное отделение, некромант как будто хотел ему что-то сказать. Но куратор Поллок накинулся на него, словно сторожевой пёс на вора.
Дэн равнодушно проводил глазами удирающего некроманта. Что тот мог хотеть? О чём мог сказать? Вряд ли о чём-то важном.
И вот в первый день нового года мелодия внутри Дэна будто дала трещину. Её ровное, размеренное звучание превратилось в беспокойный пульс. Дэн изо всех сил пытался вернуть жёсткую, умеренного темпа мелодию в прежнее русло до того момента, как изменение заметит куратор. Но тот вошёл в камеру и сразу почуял перемену. Даже носом пошевелил от радости, и его пепельные глаза стали ярче и даже как-то добрее.
Дэн съёжился, вжался в кушетку, понимая, что это бесполезно. От Поллока не уйти, даже если потеряешь сознание. Он умеет доставать и оттуда. Подавив сопротивление воспитуемого, Поллок установил ментальный контакт.
- А ты боишься, - с удовлетворением сказал куратор. – За два года я первый раз чувствую от тебя отдачу. Это хорошо, нам будет с чем поработать.
Дэн хотел возразить, но куратор уже перехватил его волю – легко, потому что изменившаяся мелодия понаделала в защите трещин. Ответить Дэн не мог, не пускать Поллока куда не надо тоже. И единственное, чем сумел насолить – это постарался передать куратору ментально ту боль, которую носил в себе давным-давно. То, что никак не выходило наружу, хотя много раз требовало выхода. Накопленное в дороге, набитое, словно шишки, в противостоянии с разными людьми. И забранное у Гарольда Клейна – стариковский набор болячек, полученный при смерти ясновидца. Эта чужая и чуждая боль спеклась в Дэнни в единый ком, тяжёлый и давящий, и передавая её по ментальному каналу, которым Поллок пытался прощупать его эмоции, Дэн избавлялся от ненужного груза.
Поллок заметно побледнел, когда понял, что его подловили. И попытался разделить боль – но поток её, вырвавшийся из слежавшегося кома, оказался сильным и сбил куратора с ног. Это его и спасло: связь с Дэном прервалась.
Дэн, скованный волей Поллока, только и смог, что подумать: сейчас куратор уязвим. Если бы хватило сил на то, чтобы его прикончить! Но он даже не двинулся с места – так и остался сидеть на кушетке.
Куратор с некоторым усилием поднялся на ноги и спросил:
- Неплохо. Хотел бы я понимать, с чем имею дело.
- Я маг ложи Боли, - с трудом двигая губами, произнёс Дэн. – Это всё, что у меня есть.
- Ну вот и отлично. Я затолкаю тебе эту боль в глотку. Будешь наслаждаться остаток всей жизни. Полагаю, недолгой.
С этого дня Поллок утроил усилия по «воспитанию» Дэна, но больше ему не удавалось установить контакт. Дэн был опустошён. Ментальная связь, грубо установленная, словно вскрыла нарыв, но после того, как весь эмоциональный гной вышел, не осталось ничего. Убедившись в этом, Поллок вынужденно признал Дэна пустышкой. В конце первого Тёмного месяца его собрались переводить обратно в общий тюремный корпус. Дэн только не мог понять, почему куратор больше не слышал его музыки. А ведь она единственное, что осталось – звучала, не умолкая, не давая успокоиться, вплеталась в ток крови, пульсировала и днём, и ночью. Уже не такая однообразная, как раньше, зато куда более упрямая, вот какая это была музыка.
Когда двое тюремщиков вели Дэна обратно в корпус, ему на глаза снова попался щуплый, грязный некромант. Удивлённо повернулся к нему, словно что-то внезапно осознав, и сделал несколько шагов навстречу.
- Не лезь, трупарь, - огрызнулся один из тюремщиков.
- Куда вы его? – спросил некромант. Его голос внезапно понравился Дэну. Приглушённый тенор человека, который никогда не пел и который понятия не имеет о музыкальной грамотности, но тем не менее имеет развитой слух.
- Тебе что за дело? – тюремщик отшвырнул мага Смерти с дороги. Тот ощерился, словно крыса, скаля редкие, поломанные зубы.
- Забыл, где я сейчас служу, да? – спросил он зло. – А ты вспомни!
Но слова некроманта произвели не слишком большое впечатление на тюремщиков. Дэна поволокли дальше. У самого крыльца корпуса маг догнал их и напористо заговорил:
- Дайте мне две минуты с ним поговорить! Две!
- Ты его знаешь? – спросил тюремщик у Дэна.
Тот безразлично пожал плечами.
- Видел пару раз. Мне холодно, - сказал он.
- Уноси отсюда свой зад, - рявкнули оба здоровяка. И подтолкнули Дэна, чтобы шёл побыстрее, не задерживался на пороге.
Ибо в Тирне плохая это примета – задерживаться, не переступив порог.
Камера, холодная и пустая, была рассчитана, видимо, на четверых. Но Дэн оказался в ней один. Не снимая ботинок, не раздеваясь, он лёг лицом к стене. Почему-то суетящийся некромант заставил его вспомнить о Чезаре. Бывший учитель появился тогда один раз, обнадёжил и пропал. Видимо, предал его снова. Опять. Решил, что проще обойтись без ученика. Хотя ведь пришёл, показывая, что ему есть до Дэна дело. А потом, почти сразу, Дэна перевели. Как сказал начальник тюрьмы? Глава Комитета передал приказ короля… Не приложил ли сам Чезаре усилия, чтобы этот приказ пришёл так быстро?
Да, возможно.
И тогда что ему остаётся? Бежать отсюда. Бежать, чтобы мстить. Дэн поискал в себе сил хотя бы встать. Из живого в нём оставалась только злая, однообразная до занудности мелодия, и он направил её на то, чтобы подняться на ноги. Сердце отщёлкивало такты не хуже метронома. Дэн встал на цыпочки, чтобы дотянуться до подоконника, но не сумел. Подтащил ближайшую койку к окну, выглянул – всё тот же двор, по которому неспешно прогуливается патруль из трёх стражников. Ни деревца, ни травинки – лишь видно кусочек соседнего здания и немного неба.
И снова Дэн увидел некроманта. Тот изо всех сил старался попасться ему на глаза. И вот – получилось. Видимо, крутился под окнами, ища, где может находиться нужное ему окно. А когда Дэн выглянул, то заметил и кинулся в эту сторону, замахал руками над головой, даже разок подпрыгнул. Но камера Дэна находилась достаточно высоко над землёй. Как бы ни прыгал некромант, у него бы не вышло ничего большего – не кричать же на весь двор. Стражники завернули за угол, не обращая внимания на худого и ободранного мага ложи Смерти. Он был слишком жалким и мелким для того, чтобы воспринимать его всерьёз. Однако что же он хотел передать? Почему так старательно рвался к нему – ещё ведь два года назад рвался, да и потом словно пытался держаться поблизости. Но то кураторы, то тюремщики мешали ему.
Дэн приложи ладонь к стеклу. Некромант завертелся на месте, озираясь, потом подбежал к стене, на какое-то время исчезнув из виду. Затем его лицо неожиданно оказалось на одном уровне с подоконником.
- Чезаре Роз! – крикнул некромант и посмотрел по сторонам – не возвращается ли стража. – Он приходил за тобой тогда! Он послал меня за тобой!
Дэн так и прилип к стеклу.
- Зачем? – спросил он. Голос изменил ему, получилось слишком тихо, чтобы некромант мог его расслышать. Но тот понял и криво улыбнулся.
- Чтобы я тебя убил!.. – тут он, не договорив, сорвался и сполз по стене. Покатился по земле, пока его не стало видно, и попал прямо под ноги стражникам. Те, видимо услышали голос чумазого мага и стянули его вниз.
Дэн спрыгнул с кровати и отошёл от окна. Больно. Наконец-то он почувствовал боль. Стараниями куратора Поллока эта боль давила ему грудь, обращая магию против мага, идя внутрь, не имея выхода наружу. Но то, что он испытывал, не причиняло больших мучений. Дэн понял, что Чезаре предал его, ещё два года назад. К чему было ему устраивать представление именно сейчас? Просить какого-то тощего некроманта открыть Дэну глаза? Неужели чтобы просто помучить?
Он сел на свою койку, застеленную сиротским коричневым одеялом, и долго смотрел на руки. Тонкие, но сильные пальцы медленно сжимались в кулаки. Он решил, что сбежит, как только сможет. Хорошо бы прямо теперь! Но сначала надо как следует продумать побег. Ведь помочь ему никто не сможет.
Но он сбежит и отомстит Розу за всё. За преданное доверие – в первую очередь. И за этого неумытого мага ложи Смерти – потому что противно принимать смерть от такого гадёныша. И за настойчиво бьющуюся внутри музыку, которая вот уже почти три года не умолкала, сводя с ума! Удар, ещё удар! Дэн бил в стену, не чувствуя боли.
За всё. За всё.
***
Сточные трубы тюремного корпуса Тартуты выходили в ров, опоясывающий крепостную стену. С одной стороны крепость подпирала кособокая гора, носившая то же самое имя, с другой и третьей находилось кладбище. Одна часть его, давно заброшенная, поросла высокими колючками. Даже зимой они торчали из снега. Другая часть кладбища, ещё действующая, выглядела более или менее расчищенной. Снег ложился на неё мягкими волнами, а на заброшенную половину падал кое-как и лежал неровными рваными сугробами.
Дэн Софет ван Лиот выполз из канализационной трубы Тартуты двадцатого дня Третьего Тёмного месяца, в пять часов утра. На нём была грязная рубашка до колен и стоптанные тапочки без задников. Его худое грязное тело походило на пособие мага ложи Смерти, только куда более грязное и вонючее. У Дэна не было сил даже на то, чтобы создать вокруг себя ореол тепла. От холода и изнеможения он не мог сделать и шага, чтобы не упасть. Поэтому он вставал, шёл и падал, обдираясь об лёд. В голове пойманной мухой жужжала одна и та же мелодия, но увы – она не грела.
Упав в очередной раз, Дэнни подтянул острые колени к груди и замер. Ему не хотелось сдаваться, но тело не разделяло его желаний. Он не мог даже позвать на помощь – не здесь, не возле тюрьмы. Да и голос вряд ли послушался бы его.
Глядя в темноту слезящимися и смерзающимися глазами, Дэн начертил перед собой бледно светящийся вензель – знак ложи Боли. Вряд ли, конечно, поблизости хоть кто-то есть. Но так маги-собратья хотя бы примут знак прощания.
Эмоция ложи Боли – приятие боли. Принять боль как единственный истинный признак жизни. Радоваться боли, как верной подруге. Любить боль, как себя. Но замерзающий уже почти не чувствовал её – свою подругу, свою жизнь.
Конечно, он поступил глупо – поддался порыву, когда рабочие стали прочищать забившийся канализационный сток в тюремном корпусе и заставили самой грязной работой заниматься заключённых. Собственно, оказался единственным глупцом, решившимся сбежать в мороз в одной рубашке.
Всхлипнув, Дэн снова попытался встать на ноги. Не получилось, и он пополз. Колени слегка саднило – слабая, но отчётливая боль. Он держался её, как бродяга путеводной звезды. Впереди из темноты проступили небольшие холмики едва присыпанной снегом земли. Дэнни полз по кладбищу. Конечно же… сток канализации остался по правую руку. А по левую, за кладбищем, начнётся земля поселенцев. А ещё на кладбище может быть сторожка. Приподнявшись на локтях, Дэн с жадностью стал высматривать хотя бы слабый огонёк и заметил бегущую к нему собаку – точнее, силуэт собаки, довольно крупной, с большой умной головой. Собака оскалила зубы и зарычала, а потом села рядом и завыла. Дэн хотел отогнать псину, но у него не хватило сил. Он лёг обратно в снег, тяжело дыша. Оставалось лишь внимать собачьему вою…
Но собака вдруг вскочила и принялась вертеться на месте, визгливо взлаивая. Дэн поднял голову и увидел, как к нему приближается человек с тусклым фонарём в руке.
- Что ты такое? – с интересом спросил этот человек, поддавая Дэну ногой под рёбра. – Не помню, чтобы я сегодня поднимал дохляка!
Дэн не мог разжать челюсти, чтобы ответить. Он снова лёг, скорчившись, и сверху на него бесконечной благодатью снизошло тепло. Человек укрыл его одеялом. Он попытался укутать Дэна получше, а потом взялся за край одеяла и потащил за собой. Дэн успел подумать, что некромант пришёл слишком поздно, прежде чем потерять сознание.
- Что, жив, курилка? – спросил смутно знакомый голос, вроде бы приятного тембра, но с не самой доброй интонацией. – В чём только душа держится, не пойму. Ты ж дохлый был?
Дэн лежал на деревянном полу. Тёплые доски под спиной казались мягче любой перины. Он по-прежнему был гол и грязен – судя по рукам, которые Дэн с трудом приподнял и осмотрел.
- Я отморозил пальцы? – проскрипел он.
- Ты всего себя отморозил, - ответил голос. – Я ещё ни разу не видел живого, который так походил бы на мертвеца. У тебя, наверное, даже кишки смёрзлись. Сбежал? Или тебя похоронили?
Дэн не сумел ответить. Нежданный спаситель приподнял ему голову и сунул в зубы кружку с теплой водой.
- Пей. Поглядим, что с тобой делать… экспонат.
Дэн сделал два или три глотка и с трудом подавил рвотный позыв.
Он вспомнил кое-что важное. В нём заперли эмоции, и что бы он ни делал – наружу ничего не пойдёт. Да и осталось ли там, взаперти, что-нибудь? Но он также отлично помнил, как подпитывался от других. Что ж, если полноценного обмена не получится, надо вобрать в себя хоть сколько-нибудь чужих ощущений и немного восстановиться.
- Мне нужна боль, - сказал он. – Мне нужно много, много чужой боли.
- Тю, парень. Тут на всю округу живых – только я да моя собака. Но мы с Портером себя в обиду давать не собираемся. Нам-то боль не нужна!
Дэн на секунду сник – с одной стороны, ему не выжить без боли. Ему надо где-то почерпнуть сил, чтобы залатать искалеченное тело. Иначе, едва он как следует разморозится, не миновать гангрены. Но брать у человека, который его вытащил?
- Сейчас – совсем немного, - попросил он с неожиданной робостью, даже с виной в голосе. – Потом я уйду и найду себе… другую… жертву.
- Во, жертва - то самое слово – оно мне не нравится, - неприятный голос зазвучал немного помелодичнее, словно его украсили неожиданно тёплые эмоции.
Дэн не видел человека, спасшего его, но по голосу постепенно начал догадываться, что это тот самый маг ложи Смерти, который искал встречи с ним.
– Давай-ка ты лучше потихонечку допомрёшь, и я на тебе малость потренируюсь, как тебе такой вариант? – с надеждой спросил некромант.
Дэну этот вариант не подходил. Но он сообразил, что некромант просто побаивается. Не стал бы он тащить незнакомого человека в дом живым, если бы не имел сочувствия, а просто хотел поупражняться на трупе в своем некромантском мастерстве.
- Послушай, - Дэн с трудом глотнул. – Мне подойдёт и парочка крыс. После этого мне от тебя понадобится только кусок хлеба, штаны и ботинки.
- Одёжку я тебе подберу, - без запинки ответил маг ложи Смерти. – У меня этого добра… Если не побрезгуешь, конечно, рванинкой жив-курилок.
- Ты… ты же тот самый некромант? – спросил Дэн.
- Я тут – единственный некромант, - ответил маг миролюбиво. – А что, хочешь сказать, мы знакомы?
Он не узнал Дэна. Что ж, тем лучше. Учитывая, что Чезаре Роз отдал приказ его убить именно этому некроманту, раз уж здесь не имеется никакого другого.
- Вряд ли.
Некромант поднёс к его губам новую кружку. На этот раз питьё было горячим и пахло какой-то травой. Дэн из осторожности лишь пригубил, и тут же спросил:
- Что это?
- Липовый отвар, - ответил маг. – Чтобы согреться. Парень, ну и воняешь ты…
- Я всё понимаю, - с огромным трудом ворочая языком, сказал Дэн. – Помоги мне, и я уйду. Примани пару крыс, если жаль собаку…
- Крысы… не обессудь – не мастак я подманивать всякую живность. Разве что оставить тебя тут одного, в темноте, авось прибежит одна тварь? Я её сам побаиваюсь, так что ты запросто можешь хоть начисто её сожрать.
Тут у мага как-то странно дрогнул голос. Очень странно. Как будто «одна тварь» скорее сожрала бы полумёртвого беглеца, чем дала бы поймать себя.
Но мысль некроманта была Дэну ясна: он не хочет сопричастности даже к самому мелкому деянию мага Боли. Он не станет ловить и тем более – пытать даже таракана, не то что крысу.
- То есть какие-то… ползают у тебя тут?
- Можно сказать, что и ползают.
- Живые?
- Можно сказать, что и живые, - маг погасил чадную керосиновую лампу. – Увидишь.
С этими словами некромант ушёл из комнаты, и Дэн слышал, как он запирает дверь.
Какое-то время Дэн лежал в темноте, слушая, как потрескивает и шуршит солома, подложенная ему под голову. Казавшийся тёплым пол теперь неприятно холодил лопатки. Одеяло, небрежно накинутое на тело, кололось, а в пустом желудке перекатывались несколько глотков воды и липового отвара.
Затем Дэн услышал шаги. Цок-цок, цок-цок – клацали о доски когти. Судя по звуку, то была точно не крыса. Скорее, собака. Но ведь некромант сказал, что собаку он ему не отдаст?
Значит, ещё какая-то тварь. Слегка отогревшийся, Дэн смог приподняться, хотя всё тело онемело и плохо слушалось. И увидел силуэт зверя побольше кошки, с крупной длинной мордой и гибким хвостом. И впрямь похоже на крысу, только гораздо крупнее. Ну ничего – главное, чтобы живая, чтобы чувствовала боль.
Дэн понял, что недооценил крысу, когда та сжалась в комок и прыгнула. Двигалась она быстро и ловко. По тому как существо боком приблизилось к нему и рывком укусило за предплечье, стараясь оторвать как можно больше мяса с руки, маг Боли понял, что некромант прикармливает крысу таким образом далеко не впервые. Скорее всего, конечно, мертвечиной – вряд ли у него тут каждый день валяются живые узники. Затем тварь отпрыгнула. Дэн с запозданием ощутил жгучую боль, но не сдался – медленно собрался, присел, опираясь на укушенную руку и одно колено, а вторую руку вытянул перед собой. В темноте он плохо видел шуструю тварь, лишь её очертания, но этого должно было хватить.
Любого мага из его ложи свои ощущения должны подстёгивать почти так же хорошо, как и чужие. Но куратор Поллок испортил его боль – вместо подпитки Дэн испытал только вялость и слабость. Никакой энергии от собственной боли не получить – но у него будет чужая.
Крыса кинулась на него, но едва он попытался сомкнуть пальцы на её загривке, сразу отпрянула в сторону. Когтями тварь ухитрилась задеть голую ногу мага. И почти сразу же вернулась, норовя прокусить тонкие пальцы.
Это была главная ошибка крысы. Едва она вцепилась в палец Дэна, как он, невзирая на боль, схватил огромную крысу за челюсть. Зверь взвизгнул – звук был как ножом по стеклу. Дэн упал на крысу всем телом, чувствуя, как живое, полное сил существо извивается под ним. Крыса испугалась, ей было больно, о, как ей было страшно и больно, и маг изо всех сил старался сделать ещё хуже. Сам извиваясь не хуже крысы, он вцепился ей зубами в ухо. Он рвал крысу руками и зубами, пока та не затихла. Затем потерял сознание – всего на один короткий миг.
Всё это время жёсткая, короткая мелодия, состоящая всего из четырёх нот, продолжала отщёлкивать такты в голове Дэна. И лишь когда крыса замерла, сдохла – музыка изменилась. Она стала более плавной, многозвучной и мягкой. Словно река вдоль берегов, музыка потекла по венам, наполняя Дэна до краёв. Он встал, запахнув на себе одеяло, как плащ, и лёгким кивком головы распахнув дверь.
На самом деле он всё ещё был очень слаб. Но некромант, явно подслушивавший, что происходит за дверью, шарахнулся от молодого человека.
- Я обещал, что я тебя не трону, - скривил губы Дэн. – Ты обещал хлеба и одежду. Я жду.
В слабом свете керосиновой лампы некромант нехорошо улыбнулся. У него были плохие зубы. Дэн увидел, что трупарь младше, чем ему показалось вначале – мельком видя его в Воспитательном отделении, он ещё тогда подумал, что некроманту лет сорок. Но ему тридцати – и то не было! Прозрачные, безжалостные глаза так и отсвечивали от лампы желтизной.
- Минуточку-минуточку, пять, десять минуточек, добрый господин, я пойду пороюсь в сундуках.
Дэн был слишком слаб, чтобы как следует врезать этому непонятному, странному человеку. С одной стороны – спас, притащил в свой дом и выходил, но с другой – совершенно неясно, для чего старался. Но Дэну не хотелось показывать, что он еле стоит на ногах, а удар его руки не сильнее, чем взмах крыльев ночного мотылька. Поэтому он отыскал взглядом низкое кресло и уселся в него как можно вальяжнее.
- Я жду, - сказал он.
Но едва некромант вышел, как Дэнни вскочил и, пошатываясь, обшарил всю комнату. Не найдя в ней еды, он вернулся с лампой туда, где убил кусачую тварь. При свете лампы он заметил, что укушенные места распухли и стали багровыми.
Твари на полу не оказалось. Зато был стол, полка на стене, ларь с хлебом. На полке Дэнни нашёл бутылку с прокисшим молоком и закрытую щербатой тарелкой миску с вареной картошкой. О большем он и мечтать не мог. Давясь, Дэн запихивал в рот куски холодной несоленой картошки и чёрствый хлеб, и запивал простоквашей. Вместе с сытостью его тело обрело тяжесть и боль. Болела обожжённая морозом кожа в тех местах, где ещё не омертвела окончательно, болели застуженные органы, болел отвыкший от нормальной еды желудок, болели укусы крысы. В лёгких и горле скребло, словно кто-то прошёлся по ним напильником. Голову ломило, суставы просто кричали о боли. Но к своей боли у Дэна по-прежнему был иммунитет – она оставалась бесполезной.
Когда пришёл некромант, у его ног вертелась чёрная с рыжими подпалинами собака. Верно, та самая, что нашла его на кладбище Умные глаза собаки смотрели на доходягу с подозрением.
Некромант втащил в кухню большой узел, кинул Дэну под ноги.
- Забирай, пользуйся моей добротой, - буркнул он. Теперь маг был чем-то серьёзно разозлён.
- Хотел сделать из меня ходячее пособие? – Дэн даже нашёл в себе силы ухмыльнуться. Тут же пожалел – треснула кожа на губах.
- Не твоё дело, что я хотел, - огрызнулся некромант. – Одевайся и проваливай.
У Дэнни при мысли, что надо будет снова выйти на холод, всё внутри вздрагивало и съёживалось, но и оставаться в домишке мага ложи Смерти не хотелось. Здесь всё так и предупреждало об опасности. Подвох мог быть в каждом шаге некроманта. Он мог узнать в Дэне человека, которого приказал убить Чезаре Роз. Пока не прошла эта проклятая слабость, нельзя даже спрашивать об этом, чтобы не выдать себя.
Стараясь не выпускать мага и собаку из поля зрения, Дэнни сел на пол и стал разбирать вещи. Некромант, видимо, твёрдо решил спровадить своего спасённого: принёс толстые суконные брюки, даже на вид слишком короткие и широкие для Дэна, рубашку, тёплую фуфайку, связанную из коричневой и жёлтой шерсти, огромный бараний тулуп без пуговиц и пояса, в который можно было засунуть три-четыре таких, как Дэнни, и женский пёстрый платок. Изрядно потрёпанные ботинки и к ним две относительно чистые тряпки в качестве портянок – от сердца оторвал, не иначе. Поэтому они такого цвета – некогда бордовые, но изрядно порыжевшие от времени…
Одежда пованивала. Понятное дело, кладбищенский житель снял её с трупов, и не всегда трупы отличались исключительной свежестью. Но Дэн и сам пованивал после тюремной канализации, так что запахи гармонично сочетались и вызывали рвотные позывы. Одевшись, он не удержался – он еле успел наклониться и подобрать полы тулупа, как его желудок вывернуло наизнанку.
- Гигантский ядовитый щелезуб, - прокомментировал некромант. – Помереть не помрёшь, но помучаешься. Извини, других не водится – всех крыс он пожрал ещё с год назад, как явился сюда. Его яд не смертелен, но руку разнесёт ещё как.
- Так вот о чём ты жалеешь? О том, что яд этой крысы не смертелен? – выдавил Дэн, вытирая рот. Его мутило, шатало, и с каждой секундой сильнее.– Чтоб тебя Спящий увидел, чурсов трупарь!
- А что? Отличный экземпляр, и никто не внакладе, - невозмутимо сказал некромант и кинул на лужу рвоты какое-то тряпьё. – Я его теперь вытащу из норы, где он сейчас дохнет, и оживлю, отличная будет нежить. А ты проваливай, недотруп. Не хватало ещё, чтобы тебя тут, у меня, застали. Я тебя не собирался спасать, сказал же. Думал подобрать трупик для опытов.
- Но всё-таки ты меня боишься, - изо всех сил стараясь держаться прямо, выдавил Дэн. Боль в желудке стала невыносимой, хотелось сложиться пополам и никогда не разжиматься. – Потому что недотруп может не сдержаться.
Некромант свистнул псу, и тот оскалил пасть. Дэн оскалился в ответ. Но понимая, что сейчас не лучшее время для схватки, распахнул дверь и убрался из негостеприимного дома.
Снаружи уже начало светать. И, хотя стоял такой же холод, Дэну показалось, что стало теплее. Возможно, оттого, что его лихорадило. Он скрутил бабский платок жгутом и завязал его на талии, поплотнее запахнув тулуп. Постояв на пороге несколько секунд, Дэнни уже начал жалеть, что не разобрался с некромантом. Мог бы расправиться и с ним, и с псом, а потом отлежаться в грязноватой хижине.
Но потом сплюнул кисловатой слюной в снег и побрёл напрямик через кладбище. Как бы то ни было, а оно слишком близко к башне Тартуте. Здесь нельзя долго оставаться – и так задержался почти до утра.
Трудно сказать, что придавало сил Дэнни больше – боль, злость или музыка, засевшая в голове. Так или иначе, он шёл. Медленно, пошатываясь, иногда падая, но шёл.
***
Дард его узнал с самого начала – тот самый парень, которого ему пришлось бы убить, если б коршун Роз не пропал. Два года назад они встретились в городе Сольме в переулке за большим рыбным рынком. Был ярмарочный день. Снег, солнце, мороз, запах дыма, свежей и копчёной рыбы, крики детей и кошек, синий стылый воздух – аж зубы сводит! – вот что запомнилось Дарду. Роз сунул Дарду кошелёк, своей тяжестью приятно удививший некроманта. Связался с ним мысленно, извлёк из своей памяти портрет мага Боли. Помнится, Дард ещё поразился, каких юнцов запирают в Тартуте. Ему же лет пятнадцать-шестнадцать, совсем мальчишка. А уже – опасный чародей и убийца. Сам Дард в пятнадцать лет находился под протекторатом родной армии Тирны – «мы рыли окопы», - носил форму, которую с трудом подогнал под свой размер, был меньше всех ростом и имел тонкую длинную шею. Из-за неё и получил прозвище «Упырёк». Он даже к девушкам подойти боялся, не говоря уж о том, что бил его чуть ли не каждый встречный.
А этот в пятнадцать уже сидел в Тартуте. Завидовать, конечно, нечему. Но жизнь у него точно более интересная… была.
Роз обсудил с Дардом все детали – как некромант схватит юного мага, как заколет кинжалом, как порвёт бирку с заранее вписанными туда четырьмя цифрами координат. Договорились, что он будет ждать Дарда в его сторожке. Боясь и обмирая от предстоящего дела, Упырёк впервые пришёл «на службу» в воспитательное отделение… да так и не смог в тот день увидеть парня. Его прятали. Он не видел его ещё неделю. Каждый день впотьмах Дард возвращался в сторожку, видел напряжённое лицо и тоскливые глаза Роза и качал головой. С Розом обычно бывал какой-нибудь нищий, потом он его отпускал. Что стоило Светлому выбирать, уговаривать, тащить с собой живую душу, готовясь к хладнокровному убийству – Упырёк представить не мог. Ему, Тёмному, уже успевшему сделаться убийцей, и то становилось не по себе, а что творилось в душе Роза?
Воспитательное отделение по-прежнему казалось Дарду отвратительным. Зато он научился поднимать мертвяков быстро. Очень быстро. И поднимать, и полностью возвращать, и даже один раз попытался одному подселить душу другого – и всё это с дозволения и даже одобрения Светлых магов. Вот уж практика так практика. Только вот всё на своих эмоциях, без дополнительной энергии, что страшно выматывало.
А Чезаре всё приходил – раз, два в неделю. И каждый раз Упырёк не мог ничем его обрадовать. С одной стороны – Роз показывал, что готов ждать. С другой – Дард не очень спешил. Очень уж опасался, что после воскрешения Роз его надует, бросит. Но вышло иначе.
Однажды Упырёк сумел подобраться к этому парню чуть ближе, чем обычно – но увы, куратор отогнал его. У Дарда появилась мысль, как обстряпать дело, и он, обрадованный, неосторожно переместился с помощью бирки в своё домишко. Коршуна-Роза там не оказалось. Куда он делся, Упырёк так потом и не смог дознаться. У печурки лежал связанный пьяный человек, простак, он, кажется, так и не понял, что его похитили прямо с людной улицы Сольме. Дард потихоньку разрезал на нём верёвки и заметил на руках кровавые раны, от которых расходились страшно распухшие багровые полосы. Как будто кто с длинными узкими челюстями рвал кисти и предплечья пьяницы. Да и сам парень вроде как лежал в обмороке, непохожем на опьянение.
Так Дард пережил два события в один день: исчезновение Роза и появление щелезуба. Отвратительная тварь завелась в подполе, и приходилось таскать ей время от времени мясо, иначе она покусала бы и Портера, и, чего доброго, самого Дарда. Пьяницу пришлось положить на тачку и вывезти на околицу поселения – авось там его подберут и подлечат. Возиться с ним у Дарда не было никакого желания.
Изловить хитрую зверюгу некромант не сумел даже с помощью магии, яд щелезуб не брал. О породе твари Дард прочитал в одной из трёх книжек Тяпы, лежавших в сундуке убитого старикана. Это была крупная хищная крысообразная тварь, по сравнению с которой любой грызун казался мирной маленькой мышкой. Размером с крупную кошку, только с более длинными лапами и горбатой спиной, с длинными узкими челюстями, сплошь усаженными узкими ядовитыми зубами, щелезуб встретился Дарду один только раз, на кладбище. Дард таскал щелезубу мертвечину или делился запасами требухи, которую получал на тюремном складе для Портера. И тварь его не трогала, только один раз хватанула Портера за хвост. Пёс долго болел, а хвостом пришлось пожертвовать. Дард сам его отрубил, а потом жалел бедного Портера, обнимал за голову, просил прощения, утешал.
Но это, как говорится, всё в сны ушло – пёс выздоровел, щелезуб выбирался наружу нечасто и ни хозяина, ни Портера больше кусать не лез. Правду сказать, Упырёк даже радовался, что у него появился такой опасный сосед.
Про коршуна-Роза поначалу вспоминал, даже испытывал что-то вроде беспокойства. Роз мог бы связаться с ним так, как это делали многие Светлые – мысленно. Сам он никогда не пробовал пользоваться мыслесвязью. А Чезаре Роз никак не объявлялся. Дард решил, что он умер или сбежал, может даже, за какие-нибудь проступки брошен в тюрьму.
И вот так жил он себе, иногда вспоминал о Чезаре и думал о Воспитательном отделении, точнее, как избавиться от обязанности работать там, как вдруг под утро его разбудил Портер. Залаял с подвываниями, заскрёб лапой дверь. Упырёк выставил собаку на улицу и брякнулся обратно досыпать, но спустя минут пять поднялся и протёр глаза. Чурс бы его подрал, этого пса. Весь сон с Дарда облетел, как листья с липы по осени! Он выглянул в окно, поёжился, оделся и вышел на кладбище. Ещё даже не рассвело. Какое там… темно, и пёс куда-то удрал. И там, вдалеке, лает, словно зовёт. Может, какой мертвяк из могилы вылез? Сомнительно, конечно – земля уже промёрзла, зимой редко кто из могил поднимается…
Появление беглеца поначалу Дарда насторожило. Да и нахлынуло нехорошее предчувствие. И опасение: вдруг и Роз объявится? Всё-таки не самый приятный человек. Коршун, да и только. Пока тащил парня в дом – всякое передумал. Но дотащил, проверил – а тот не дышит. Даже остаточных эмоций не слыхать, даже сердце не стучит. Дард уж думал его щелезубу предложить, но потом решил – ночь долгая, почему бы не попытаться сделать из него подручного? Хороший труп. Эмоциями не отягощён, окоченеть не успел. Дард даже испытал какое-то подобие азарта от предстоящей работы. Получится ли как можно дольше сохранить труп в хорошем состоянии? На какое время удастся сдержать окоченение? А разложение?
И тут будущий жив-курилка зашевелился. Портер жалобно заскулил, потом зарычал с подвизгом, словно от страха. Что тут сделаешь? Может, он не такой уж и дохлый был?
Дард и сам испугался. Никогда не сталкивался с самовоскрешением, хоть и слышал от Трупоеда, что такое случается. Вернее, случалось в стародавние времена, когда некроманты ещё только в силу входили. Кто-то там из них, некромантов, обрёл великую силу, можно даже сказать – истинное могущество. И вот при этом необыкновенном маге мертвецы сами из могил вставали. А если только что умершие были – то полноценно воскресали. Сами по себе, без посторонней помощи. Но только очень нечасто.
Однако Дарда смутило то, что самовоскресившийся парень говорил и вёл себя как человек, чего-то там возмущался и требовал, а ощущался как самый настоящий труп. Холодный и безэмоциональный. И жуть такая его взяла, особенно как вспомнил этих, из Воспитательного отделения. Вот где страх-то. Что живые, что мёртвые, всё без разницы. Холодные словно камень. И этот такой же.
Дард даже не стал жалеть, когда парень покусал щелезуба и ушёл. Кстати сказать, насосавшись от твари крови, а может быть, и боли со страхом пополам, несостоявшийся жив-курилка немного стал похож на живого человека. Хотя всё равно мерзкого.
Но хорошо, что ушёл. Ещё хватятся его в тюрьме, вот утром начнут миски с едой по камерам разносить – и увидят, что заключённого на месте нет. Вот и начнут бегать.
Интересно, успеет мерзавец уйти достаточно далеко, или нет?
Дард не знал. Покормив Портера, он оглядел кухню. Следы крови ядовитого щелезуба пятнали пол и стену с дырой внизу – туда ушла эта зверюга. Издохла или всё-таки нет?
Если нет, то можно сотворить отличную нежить – ядовитую, с жуткими зубами, ловкую и вёрткую. И назвать поласковей как-нибудь. Стрелкой, к примеру.
Упырёк улёгся в постель и ворочался до тех пор, пока не стало совсем светло. Снова загавкал Портер, но на этот раз просто оповещая хозяина: идут «свои».
Дард быстренько оглядел беспорядок. Кровь на полу, рвота, тряпьё всякое. А ведь он накануне и не пил почти! Упырёк схватил со стола бутылку, опрокинул её в рот – там оставалось ещё порядочно горькой, так что аж поперхнулся, до слёз пробрало. Замотал левую руку первой попавшейся грязной тряпкой и побрёл открывать. Попробуй-ка этим «своим» не открыть! Дверь расшибут, а потом и рёбра пересчитают.
- Ну? – спросил эн Юллен. – Где был, что видел?
Упырёк неопределённо мотнул головой.
- Спал я, - сказал нарочно невнятно, будто ещё не проспался как следует.
- Шум какой-нибудь подозрительный слышал?
Нет, ну вот что он привязался? Видит же: не в себе человек, отдохнуть человеку надо. Чего спрашивать?
- Спал я! – уже громче пояснил Дард. – Я, когда выпимши, сплю очень крепко.
- А я тебе говорил – не пей? – Юллен подозвал жестом охранников-тюремщиков.
Ну всё, сейчас бить начнут, а потом – трубу сточную пошлют чистить. Просто замечательно. И с чего он решил покрывать мерзавца? Сдался он ему? Разве что назло начальнику-стервецу, пусть попляшет, беглеца упустивши.
- Да что случилось? – как можно убедительнее завопил Дард, увидев, что охранники засучили рукава. Видимо, лучше будет рассказать, как всё было.
- Заключённый сбёг, - пояснил плечистый охранник. – Тебя, дурака, вот спрашиваем. Не видал?
- Н-не видал! – неожиданно для себя сообщил Дард.
Тут, на его счастье, заглянул в дверь знакомец, Луренс.
- Да умер он, умер, - сказал он. – Куратор Поллок с ним связь потерял. А что трупа нигде не нашли – так во рву утонул или даже из сточки не вылез. Вот уж смерть так смерть… в дерьме потонуть.
«Ну да, не вылез бы, - подумал Дард, сам недавно чистивший трубу в который раз, - ещё как бы вылез».
***
Дэн шёл шесть дней и семь ночей.
Одежда, полученная от некроманта, и жуткая зубастая тварь – вот что спасло ему жизнь и дало силы. Энергии боли хватило на то, чтобы избавиться от яда и залечить самые серьёзные укусы. Дэн прошёл через посёлок ссыльных, где ему удалось разжиться спичками, ножом и хлебом. Большего он просить у этих несчастных не посмел – им и так могло достаться, если тюремщики узнают, что беглец был здесь.
На Сольмейской возвышенности, вдоль реки Ирх, почти не было снега. Его сдувало мощным и ровным ветром. Зато в изобилии имелись расщелины в скалах, образовывавшие естественные убежища, куда Дэн мог забраться и переждать ночь или непогоду. Он шёл, собирая чахлый и ломкий хворост, а к ночёвке мог развести костерок и обогреться. Но Дэн также понимал, что не остался бы в живых, если бы не ещё две вещи: почти полная нечувствительность к боли и неугасимая жажда отомстить за себя Чезаре Розу. Он наконец-то понял суть музыки, бившейся в нём, словно второе сердце.
Дэн не слишком хорошо осознавал, куда идёт. Его вела какая-то нить, за которую он и цеплялся. Однажды он хотел остановиться на ночь в деревушке, где свет теплился лишь в двух домах да покосившемся маленьком храме Спящего. Но внезапно передумал. Видимо, здесь когда-то буйствовала болезнь или какая-то иная напасть. Пахло тут горем, смертью, тленом. Из трубы одного домика валил тёмный, тяжёлый дым. Дэну стало нехорошо от одной лишь мысли, что он заночует в таком месте. Он пробрался в сени дома и украл кусок замороженного свиного сала и сухой горох. А затем покинул деревеньку и вышел на широкую дорогу. По ней, похоже, ездили, и нередко, телеги и экипажи. Вероятно, дорога вела из Сольме в какой-то другой город. Дэн плохо ориентировался в этих краях, но по картам, которые он когда-то изучал в доме Роза, помнил, где находится город Сольме. Выходило, что он оставил его за спиной. Дэн шёл, на ходу отгрызая куски от твёрдого, пересоленного сала, или жевал сухой горох. Ему было всё равно, что жевать. От снега горело во рту, и он искал воду, но находил очень редко. Темнело, и больше заночевать, кажется, было негде. Но уже почти в полной темноте скрипач заприметил поле и неубранный стог соломы, накрытый от ветра несколькими досками. Он разворошил прелое, колючее нутро стога и забрался внутрь, кое-как закрыв лаз доской. Если повалит снег, можно и не выбраться наружу, но от усталости и голода Дэн порядком отупел. Ему было безразлично, что случится в случае снегопада. Хотелось лишь согреться и забыться хоть ненадолго.
Так, чёрный от мороза, в язвах от укусов ядовитых зубов, худой, словно мумия, Дэнни на седьмой день вышел к крепостной стене, преграждавшей дорогу.
И понял, куда шёл.
Это было поселение магов-стихийников. Тех, кого Светлые относили к Ордену Теней, хотя стихийники всегда жили наособицу. Простые, почти свободные люди. Маги-стихийники жили в Тирне отдельными общинами. Они возделывали поля, ходили по морю, а за отдельную плату могли предоставить свои услуги знати или богачам– к примеру, обеспечить хорошую погоду для пикника или устроить бурю, чтобы отогнать корабли Иртсанских пиратов подальше от водных границ Тирны. Осознавая, чего может добиться особенно могущественный стихийник, особенно при поддержке общины, Светлые маги старались держать ложу под особым контролем.
Но всё это пришло Дэну в голову лишь во вторую очередь. В первую же он произнёс имя матери, которое она открыла ему давным-давно в надежде, что это спасёт ему жизнь.
Его мать, Алеста Дания Моро, происходила родом из этих холодных, ветреных и неприветливых краёв. Он пришёл к единой и большой семье.
