Худощавый, высокий для своих лет подросток с длинными, ниже плеч, чёрными волосами и бледным чистым лицом стоял на рыночной площади маленького городка и наигрывал на скрипке. Близился конец шестого Светлого месяца, стояла ясная, но прохладная погода. Несколько яблок, крупный, очень спелый малиновый помидор, гроздь тёмно-рубинового винограда, наспех обтёртая тряпицей морковка и кривой жёлтый огурец, а также два пирожка непонятно с какой начинкой лежали среди мелочи на вытертом бархате старого футляра. В наполненном солнечной дымкой воздухе летали паутинки. Сразу же за площадью плескалась река – мелкий, ледяной, быстрый Ирх. Река пела голосами давно ушедших людей, брызгала в тех, кто подходил поближе, чтобы набрать воды. По другому берегу шли железнодорожные пути. Иногда по ним, скрежеща и грохоча, проезжал паровоз. В городке имелась маленькая станция и вокзал, похожий на игрушечный, но поезда тут останавливались нечасто.
Скрипач опустил смычок и скрипку, постоял, исподлобья глядя на прохожих. Их мимо шло немало – конец десятидневья, день девятый, когда можно не работать, рыночная площадь, где прилавки ломились от товаров. Возле музыканта остановилась целая семья: бабушки, дедушки, мать и отец, тоже немолодые, их сыновья с жёнами и множество детишек. Скрипач улыбнулся им, не разжимая губ.
- У него чёрная скрипка, - прошептала крохотная девочка с затаённым восторгом.
Музыкант слегка поклонился ей и поднял скрипку к подбородку.
Мелодия, которую он заиграл, считалась народной, хотя написал ее лет триста тому назад известный по тем временам композитор. Но поскольку обычно он создавал унылые гимны для церковных служб, другие пьески, более лёгкие по звучанию, ему не приписывались.
Крестьяне музыку одобрили. Маленькие пустились в пляс, постарше – притопывали на месте, пожилые просто стояли, улыбаясь и тихонько переговариваясь. Постепенно к ним присоединились и другие слушатели.
Черноволосый скрипач следил за тем, как перед ним вырастает толпа. В футляр падали мелкие монетки и крупные яблоки. Мелодия звучала за мелодией.
И вдруг музыка стала жёстче, требовательней, резче. Это отобразилось на людях. Они напряглись, перестали улыбаться, но и расходиться не стали – лишь плотнее сгрудились, налегли друг на друга.
Улыбался только скрипач. Всё шире и обаятельней становилась его улыбка. Вот он тряхнул волосами, съехавшими ему на лицо, и сделал небольшой шаг вперёд. И толпа отступила на шаг. И ещё. И ещё на шаг, два, три. Медленно, зачарованно толпа пятилась назад, и торговки выходили из-за прилавков, и покупатели роняли корзинки и котомки, и присоединялись к толпе. Вот скрипач встал посреди площади, кивнул – и люди, никак не меньше двухсот человек, взялись за руки. Большие и маленькие, юные и старые, мужчины и женщины – все вместе. Взялись за руки, широко улыбнулись, подпрыгнули и вдруг выстроились в цепочку и спустились к пологому берегу. Скрипач шёл за ними. Ещё шаг-другой, и цепочкой, друг за дружкой, люди вошли в реку. Музыкант следил за ними уже без улыбки. Быстрая, ледяная вода захлестнула одного человека, другого, третьего, сшибла с ног пожилую женщину. Около пятнадцати человек уже стояли в воде или входили в Ирх, когда струи реки коснулись ботиночек той самой девчушки, что обратила внимание на чёрную скрипку.
И музыка оборвалась – резко и неожиданно.
Ещё несколько человек упали, идя в воде, но девочка всё стояла на берегу. Скрипач развернулся и бросился бежать туда, где он оставил скрипичный чехол, полный подношений крестьян и торговцев. Схватив его в охапку, рассыпая по дороге фрукты, овощи, мелочь и куски хлеба, скрипач побежал по дороге так быстро, словно от скорости зависела его жизнь.
Его никто не догонял.
Люди были заняты спасением тонущих.
***
Кибитка с бродячими артистами выехала из Нанши рано утром. Наступил последний день лета, канун Нового года, и артисты хотели затемно добраться до Интиссы – города покрупнее и посолиднее. Там и заработать можно получше, и ночлег получить. А в Нанши пришлось бы спать прямо в кибитке.
Саре Натани Форс, хозяйке лошадей, до смерти надоело спать в кибитке.
И то: её сестра, Ильфи, делила свою половину с возницей, дударём и жонглёром – единственным парнем в труппе. А Саре Натани оставалось разве что гладить кота.
Кот, однако, предпочитал ехать на передке кибитки или спать под лавкой, а когда его тискали, начинал драть ласкающую его руку когтями.
В общем, никакой радости от ещё одной ночи в повозке Натани бы не испытала.
Но в пути одна из лошадей захромала. И после осмотра стало ясно: лучше бы труппе Форс остаться в Нанши. А теперь и обратно не повернуть, и до Интиссы не успеть к ночи. А ночью там уже и без них полно будет и музыкантов, и певцов, и фигляров.
Пока Ильфи и Торд распрягали лошадей, Сара Натани стояла, прислонившись спиной к кибитке, и смотрела на дорогу. В Нанши она устала больше своих друзей, валявших дурака и не выполнивших даже половины трюков. И теперь решила, что может заслуженно отдыхать.
Если б не решила – то наверняка прозевала бы этого парня со скрипичным футляром на ремне через плечо. Он шёл быстро, размеренно, и Сара Натани окликнула его. Парень посмотрел на неё мельком и продолжил было путь, но уже через несколько шагов обернулся, потому что Натани умела звать ещё и безмолвно.
Да так, что мужчины обычно бежали на зов, путаясь в ногах, словно маленькие жеребята.
Этот обернулся и остановился, но не побежал.
- Ты маг, - сказал он настороженно и недоверчиво. – Ты Тёмный маг.
Натани улыбнулась и помахала ему рукой.
- Иди сюда. Сейчас лошади отдохнут – и дальше поедешь как аристократ.
Музыкант не спешил следовать зову, и Натани попыталась его притянуть. И неожиданно заметила, что её чары вдруг ослабели. Как если бы она натянула нить, а та вдруг провисла. Девушка нахмурилась.
- И ты маг, - сказала она. – Светлый!
И приготовилась защищаться.
Но парень подошёл к ней и встал рядом, прислонившись к борту кибитки точно так же, как Натани.
- Нет, - ответил он. – Я – Чёрный Скрипач. Порой Светлый, а порой – Тёмный. Как захочу.
Сара Натани посмотрела на него и хмыкнула. Да он совсем ребёнок! Ему небось и семнадцати лет не исполнилось. Может, даже ещё расти не перестал.
- Тоже мне… скрипач. Жаль, что не врач.
- А у вас кто-то болеет? – небрежно спросил парень.
- Ага. Лошадь, - Натани махнула рукой в сторону кибитки, Ильфи и Торда.
- Пойду посмотрю, - подросток поправил скрипичный футляр на плече и отправился смотреть. Сара Натани побежала за ним, чтобы не пропустить невзначай чего интересного.
Но ничего интересного они не увидели. Лошадь по кличке Корица стояла, неуклюже подогнув переднюю ногу и мотала головой. Стоило Торду протянуть руку к её колену, как она начинала брыкаться. Ильфи мельтешила рядом – то погладит животное по храпу, то похлопает по шее, то зароется лицом в спутанную гриву. Натани ощутила ужасную досаду. Казалось бы, вместе росли, а вот же, сестра и понятия не имеет, что лошадь таким способом не успокоить. Тем более – Корицу, которая терпеть не может, когда её гриву трогают. Только Сара может её расчёсывать, и то не каждый день.
Парень со скрипкой отодвинул Торда костлявым плечом, отмахнулся от Ильфи, словно от овода, и сел прямо под копыта Корицы. Видно, он ещё меньше имел понятия о том, как взаимодействовать с лошадьми.
- Давай подержу скрипку, - предложила Натани, но подросток ответил ей мрачным взглядом из-под сбившейся пряди чёрных волос.
- У неё воспалился сустав, - сказал он, - это несложно убрать. Вам очень надо ехать?
- Очень, - протянула нараспев Ильфи.
- Очень надо! – поддержала ленивую сестру Сара Натани. – Но если Корице нужен отдых…
- Нужен, - музыкант положил руку на больное колено лошади. – Иначе она у вас проходит неделю-другую, а потом охромеет насовсем. Придётся продавать её на колбасу.
Потом он сказал:
- Извини, Корица, но будет больно.
Он даже не смотрел на лошадь – уселся, скрестив ноги, боком к ней, а лицом к артистам, стоявшим кучкой, и прикрыл глаза. На его худом узком лице отобразилась очень странная смена чувств - от боли к чувственному удовольствию, словно он получал какое-то удовлетворение от того, что держится за лошадиную ногу. Сначала Корица жалобно, тоненько ржала, но потом притихла.
- Если ты её сейчас вылечишь, мы могли бы добраться до Интиссы к празднику? Если, конечно, погоним лошадей посильнее, - спросила Ильфи.
- Конечно, - кивнул музыкант после некоторой заминки. Он медленно открыл глаза – тёмно-карие, почти чёрные.
- Успеем, - сказала Ильфи.
Но Торд покачал головой.
- Если придётся сдать вашу лошадь на колбасу, другую мы уже не купим, - сказал он.
- Купим, если заработаем достаточно денег сегодня вечером, - отрезала Ильфи.
Музыкант поднялся на ноги и отряхнул брюки.
Натани взяла Корицу под уздцы и повела к кибитке. Лошадь на полпути уперлась ногами в дёрн и опустила голову. Она устала и хотела отдыхать. Решимость Сары достичь города сегодня и без того была изрядно подточена, и она вздохнула.
- Предлагаю забыть о наживе, - сказала девушка. – Отправимся завтра. Нас ждут ещё пять дней празднования. Заработаем что-нибудь. А Корица пусть отдыхает.
Она посмотрела на кибитку и скривилась. Будь у них палатка, можно было бы хоть устроиться отдельно от Торда с Ильфи. А так она себя лишней чувствовала.
- Можно остаться с вами? – спросил музыкант неуверенно. – Меня зовут Дэн… Дэниэл Альсон.
Натани покачала головой.
- Уж и не знаю, - сказала она. – Всё-таки я так и не поняла, кто ты.
Он не походил на гонимого всеми бродячего музыканта. Строго говоря, он вообще не походил на человека дороги. Люди дороги, перелётные птицы – те, кто не задерживается нигде и везде свой… и в то же время – ничей. А этот мальчик, он словно из другого теста.
«Поедешь как аристократ», - сказала ему Сара Натани.
А он, кажется, и есть аристократ. Принц в изгнании, никак не меньше. Вон как держится! Спина прямая, лицо благожелательно-безразличное.
- Да оставайся, конечно. Эта недотрога любого прогонит, но мы-то не такие, - сказала Ильфи.
- Ильфина Бетани! – возмутилась Натани. Но было поздно.
Музыкант снял со спины дорожный мешок и положил на землю. А сверху пристроил футляр со скрипкой.
А Ильфи уже успела вытащить из кибитки котелок и другие пожитки – приготовилась разводить костер и готовить обед. Проснувшийся кот потянулся, пошевелил пальцами и отправился искать местечко поближе к огню и еде.
- Давайте откатим кибитку подальше от дороги, - предложил Торд. – Думаю, Гвоздика справится одна. Тут всего-то на четверть прогона сдвинуться. Поможешь, парень?
- Я Дэниэл, - напомнил музыкант.
- А я Торвальд Бренсон, или просто Торд. – Это Ильфи, а она – Натани.
Дэн окинул обеих девушек долгим и внимательным взглядом. Как если бы видел их впервые.
Встал, не спеша подошёл к кибитке.
Гвоздика и впрямь бы справилась сама, если бы ей не мешала двойная упряжь – её следовало подхватить, чтобы не путалась у лошади в ногах, и либо полностью отстегнуть и перепрячь заново лошадку, либо просто поддержать, чтобы сдвинуть повозку. А уж потом распрячь Гвоздику и стреножить.
Ну а что толку перепрягать?
По тому, как неумело Дэниэл Альсон работал, можно было сделать вывод: парень точно городской и никогда не работал. Наверное, всю свою жизнь – сколько ему может быть лет? Шестнадцать? – он только и делал, что пиликал на скрипке. И явно не по трактирам.
Натани решила ему не доверять. И при случае проверить его карманы.
Бродячие артисты – люди ловкие. И хотя до откровенного воровства им ещё не приходилось опускаться, девушки нередко пользовались проворством своих пальцев не только показывая простому люду фокусы.
…А можно и отказаться от обета и применить чары. Тоже соблазнительно. Натани скучала по дням, когда мать и отец ещё не принудили своих девочек отказаться от магии. Натани тосковала по магии, как пьяница по бутылке. А ведь чего проще: эмоция их ложи – властность. Эмоция их семьи – принуждение. Работать против чужой воли Сара Натани и Ильфина Бетани умели очень хорошо. Им с младенчества удавалось вертеть людьми так, как захочется.
Развели костерок, скрывшись с лошадьми и кибиткой за небольшим пригорком от посторонних взглядов с дороги. Набрали в котелки воды из ручейка, напоили лошадей, потом поставили греться воду для чая и каши. Музыкант оказался парнем хмурым и молчаливым. При нём и сёстрам болтать не хотелось.
Может быть, поэтому обед получился такой скучный и невкусный?
Вон, даже кот смотрел на кашу с потрохами в негодовании. Ну ничего, нынче вечером будет праздник, и они угостятся получше.
***
Несколько лет подряд Дэнни проводил бессонник в участке или в квартире Роза. Выпивалось под вкусную еду много бутылок ирнара, традиционные пирожки с круглыми дырочками, из которых выглядывала начинка, съедались под одобрительные комментарии – все искали «тот самый» с монеткой или миниатюрной подковкой из серебра. Столы ломились от яблок, груш и винограда, фаршированные рыбы грустно смотрели глазками-изюминками на едоков. Пелись песни про Спящего, шутились шутки про бессмертие. Играли в «моргалку». Кто глаз ни разу за ночь не сомкнёт – тот ещё сто лет проживёт… гости много пили и курили, и Дэну разрешалось не бегать туда-сюда из комнат в кухню и обратно, прислуживая всем. Обычно он, взяв пару пирожков и гроздь-другую винограда, уходил к себе и засыпал под песни, шутки и смех.
Раньше, в родном доме, праздник проходил как-то иначе. Да, там тоже были пирожки и рыба с изюминками вместо глаз. Но бабушка всегда рассказывала о том, как важен первый сон, который надо поймать на излёте новогодней ночи, о том, как толковать приметы и знаки, и как настоящий маг должен практиковать метод осознанного сна. В самом начале застолья они все вместе создавали музыку – без нот, согласовываясь по наитию, чувствуя общую на всех мелодию. Души смыкались друг с другом, и не нужны были ни ноты, ни дирижёр, чтобы родилась музыка.
Но такого тихого и спокойного праздника у Дэна не было никогда. Он, конечно, с удовольствием поговорил бы с этой славной девушкой с длинными каштановыми волосами, заплетёнными в сложную причёску. Из неё выбивались непослушные волнистые прядки. А глаза всё время сердито блестели, словно она мысленно спорила с кем-то. Не с ним ли?
Бродячие артисты напряжённо молчали, и Дэн решил, что это из-за него. Он им никто, чужой человек. Мешает им. Не дал продолжить путь. Он даже думал всё-таки уйти, но так не хотелось провести праздничную ночь одному, под кустом! А ведь ночи стали довольно холодными.
Девушки тем временем готовились к празднику. Конечно, они не могли напечь пирожков или нафаршировать щуку хлебным мякишем, морковкой, луком и репой. У них были только яблоки и виноград, сладкие сухарики, засахаренные фрукты и кусок запечённого окорока, завёрнутый в промасленную бумагу. Как пояснила Натани, окорок им даровали в трактире Нанши за то, что они устроили там танцы.
Дэн поневоле подхватил их настроение и поддался суете. У него в мешке лежали две бутылки ирнара и копчёный говяжий язык – недавний случайный заработок. В обед он постеснялся предложить его, а сейчас бутылки показались ему поводом для того, чтобы подойти к девушкам и спросить, где их поставить и не надо ли чем-то помочь.
- Возьми вон там нож и порежь хлеб и мясо, - сказала Сара Натани, убирая с лица выбившийся из причёски локон рукой с зажатым в ней маленьким ножиком. Локон снова упал ей на глаз, и девушка сердито на него дунула.
Дэн присел рядом, развернул голову Натани к себе и заправил прядь в причёску. Девушка несильно толкнула его под руку и фыркнула.
- Не трогай меня без спросу, - сказала она.
Дэн пожал плечами. Ему не требовался никакой спрос.
Когда язык и хлеб улеглись аккуратными ломтиками на кусочке полотна, Натани управилась с яблоками – нарезала, положила в глубокую миску, засыпала сахаром.
- Сколько тебе лет? – спросила она, и Дэн услышал в её голосе воинственность. Словно она приготовилась то ли к спору, то ли к поединку.
Какая странная девушка. Дэн её не понимал. Почему она сердится?
- Пятнадцать, - соврал он. Пятнадцати ему ещё не исполнилось.
Она снова фыркнула.
- А мне двадцать, - сказала она с выражением глубокого превосходства. И, видимо, считая раунд выигранным, выдернула из волос шпильки и стала укладывать причёску заново.
- Я из ложи Боли, - сказал ей Дэн.
- Ага, конечно, - Натани уронила шпильку в траву. Дэн её поднял и передал ей. Девушка взяла шпильку, на пару секунд задержав пальцы на его руке.
Ван Лиот перевёл дух только после того, как все локоны оказались стянуты в пучок, закреплённый шпильками. Натани искоса посмотрела на него и улыбнулась. У неё была славная улыбка, кроме того, Дэну никто ещё так не улыбался.
- Если догадаешься, из какой я ложи – получишь поцелуй. В щёчку, - добавила она. – Потому что ты ещё маленький.
Ильфи хихикнула, напоминая о своём существовании. Дэну она не нравилась – мелкие черты лица, невыразительные глаза, грубоватое сложение. И голос не очень красивый, как у надтреснутой флейты. Дремавший по ту сторону костерка Торд сразу же распахнул глаза и подозрительно уставился на всех. Дэну он нравился даже меньше Ильфи – этакий слишком складный и слишком крикливо одетый малый с красивым, но глуповатым лицом.
- Что такое? – спросил Торд, приглядываясь к Дэну взглядом ревнивца.
- Дэниэл – маленький, - сдавленно хихикнула Ильфи. – И не может угадать нашу ложу.
Дэн рассердился и отошёл от костерка.
- Ложа Власти, - пробормотал он тихонько. – Тоже мне, секрет.
Когда совсем стемнело, он вернулся и сел рядом с девушками и Тордом – возле доски, поближе к огню.
Зелёный ирнар, напиток терпковатый и с кислинкой, разлили в четыре разномастные кружки. Подождали, пока спадёт кружевная пенка, сдвинули бокалы, прокричали:
- Ясных снов! Наши сны остаются с нами!
И засмеявшись, выпили.
- Тихо-то как вокруг, - сказала Ильфи, прижимаясь боком к Торду.
- Ну как, Дэниэл, есть предположения насчёт нашей ложи? – спросила Натани у Дэна, посмеиваясь.
- Нет, - буркнул он. – Но не ложа Боли.
- Почему это? – фальшиво удивилась Ильфи.
- Потому что, прекрасная госпожа, ложу Боли почти полностью истребили Светлые маги, - сказал Дэн язвительно. Про то, как легко различить по мелодии голоса, врёт человек или нет, он говорить не стал.
- Ладно, не фыркайте тут, - Торд снял с пояса деревянный чехол с дудочкой. – Давай-ка лучше сыграем все вместе. Доставай бубен, Иль, а ты, Натани…
Сара Натани кивнула.
- Скажи только, с чего начнём, - сказала она.
- Да хоть «Первый час Тёмного», - подсказал Торд тоном искусителя.
Дэну понравился выбор. Во-первых, он эту песню хорошо знал. Во-вторых, это новогодняя песня, в самый раз для сегодняшней ночи. В-третьих…
В-третьих, ему просто до зуда в кончиках пальцев хотелось что-нибудь сыграть в этой компании. Нельзя сказать, чтоб в дружной и благожелательной, но всё-таки славной компании.
Он настроил скрипку довольно быстро, а чтобы сыграться с Ильфи и Тордом, не понадобилось и этого. Дэн лишь повёл мелодию, а дудка и бубен вторили ей.
Сыграли вступление и первый куплет, как вдруг в их трио свежим ветром ворвался голос Натани – почти такой же, каким она разговаривала и смеялась, только куда как более сильный, полный и звонкий.
Потом они играли «Часики», потом «Танец Миры». Дэн не помнил, чтобы музыка приносила ему столько удовольствия. Пожалуй, даже счастья. Оно наполняло его столь сильной и желанной энергией, что хотелось не просто жить – хотелось носиться по полям, как глупый щенок, хотелось смеяться и любить.
Кого?
Дэн прикрыл глаза, не желая даже думать об ответе на этот вопрос.
«Я люблю музыку, и больше нам никто не нужен», - думал он.
По крайней мере, ему хотелось, чтобы так было.
Звёзды срывались с неба одна за другой, становилось холодно и сыро, музыканты жались всё ближе к костру… и никто даже не подумал перед сном поиграть в «моргалку» - никому здесь не хотелось думать о том, сколько ему ещё жить на свете. Ильфи и Торд улизнули в кибитку, и Натани проводила их взглядом, но не сдвинулась с места.
Дэн зачехлил скрипку и сел к ней поближе.
- Обними меня, - попросила девушка.
- Я же слишком маленький для тебя, - усмехнулся Дэнни, но просьбу выполнил. Но когда прижал Натани к себе посильнее, она тихо засмеялась и спросила:
- Угадывать будешь?
И он, отстранившись, предположил:
- Ложа Смерти?
Натани расхохоталась уже гораздо громче.
- Фуу, какие гнусные мысли! У тебя осталось две попытки, - лукаво сказала она.
- Мне не нужен твой поцелуй в щёчку, - ответил Дэнни.
Его лицо вдруг стало очень, очень горячим. И онемели руки, особенно пальцы. Даже дыхание сбилось – как если бы кто-то окунул его в кипяток целиком, как цыплёнка.
Да, одним поцелуем в щёчку тут не обойтись! Или всё, или уж ничего.
Но Сара Натани, видимо, решила, что ничего – всё-таки проще, и с видимым сожалением отодвинулась в сторону. Взяла приготовленные заранее одеяла, расстелила одно у огня, вторым укрылась сама. На долю Дэна остались лишь старая стёганая куртка и плед. Он лёг поблизости от Натани, там, где земля немного прогрелась от костра, и ещё так, чтобы в случае чего подбросить в огонь поленце-другое.
Девушка поёрзала, укладываясь поудобнее, вздохнула и притихла. Дэнни не спал ещё очень, очень долго. Во сне Сара Натани прижалась к нему, тихонько и мерно дыша, но он так и не решился обнять её плечи. В темноте тихо потрескивали дрова, и тепло костра согревало их, но лишь с одной стороны.
Только к рассвету огонь погас.
***
Нельзя сказать, что Упырёк вышел из тюрьмы другим человеком – пожалуй, нет. Это был всё тот же щуплый и низкорослый некромант, только теперь ещё и совершенно одинокий. Ни сослуживцев, ни учителя, ни даже сокамерников поблизости не наблюдалось. Упырёк освободился через три года после памятного ареста и отправился на закреплённое за ним кладбище с твёрдым желанием бросить пить. А очнулся уже следующей осенью на берегу озера, и долго смотрел на своё отражение. На плече зудел расчёсанный до крови знак ложи Смерти, видневшийся из-под разодранной рубашки. Под глазами – слегка несимметричные фингалы. Нос расквашен, а волосы отросли клочьями и торчали во все стороны.
Итак, ему, вероятно, исполнилось двадцать три или двадцать четыре года, и он двенадцать месяцев где-то болтался, как большое буйволиное дерьмо в пруду. Нет, он, кажется, провёл на своём кладбище несколько месяцев, и ещё, кажется, две недели был на исправительных работах – чистил с другими штрафниками ров вокруг тюрьмы… Но всё остальное время в памяти Упырька слилось в единое серо-лиловое похмелье, оживляемое яркими, но не очень чёткими вставками из попоек.
Дард окунул голову в озеро. Мелькнула мысль не выныривать, но уже через секунду лицо заболело от холода, а лёгкие сжались, и он распрямился, рыча и крякая, и мотая головой, как собака.
Вода-то какая холодная. И небо как льдинка. Ага, точно, вчера же с мужиками из деревни пили за новый год. Правда же? С мужиками. А из какой, спрашивается, деревни? И что за озеро?
Упырёк набрал воды в обе горсти, побрызгал себе в лицо. Надо же, как быстро пролетел год. А как будто только что вышел. На теле рванина, в кармане ни гроша – точно так же, как после тюрьмы!
Он встряхнулся и побрёл вдоль озера, пока не вышел на довольно ровную, хорошо укатанную дорогу. Видно, вела она куда-то в хороший крупный город. Близ деревенек дороги обычно разбитые, грязные. А тут – проспект, а не дорога!
Он шёл медленно, то и дело присаживаясь, чтобы перевести дух, и сам себе казался стариком. У него ничего не болело, не ломило и не ныло – ну, разве что синяки на роже, если их трогать. Даже удивительно – не болит ничего, а идти тяжело. Как будто после болезни какой-нибудь. Хорошая, ровная дорога вдруг разветвилась, и Дард увидел по левую руку аккуратные пригороды родного города Сольме, а по правую – горы. Где-то там, как ему было известно, стояла крепость под названием Тартута – место мрачное и для Тёмных магов, пожалуй, последнее, где им хотелось бы оказаться. Это вам не городская тюрьма Сольме, где кормят три раза в день и где лишь слегка подавляют эмоциональный фон – лишь бы заключённые не передрались между собой. Про Тартуту ходили самые жуткие слухи. Говорили, что над Тёмными магами там проводят какие-то опыты – превращают их в чудовищ, начисто лишают эмоций, отчего маги становятся послушными марионетками, которые долго не живут. А как тамошнее кладбище отпугивало магов! Поговаривали, что некроманты ни за что не хотели там оставаться даже за жалованье, превышающее оплату за труды обычных кладбищенских сторожей вдвое и даже втрое!
Сарвен Дард почесал в затылке и повернул направо. В его голове светилась нежным светом единственная, но чёткая и яркая идея: поселиться при тюремном кладбище и безнаказанно заняться исследованием жив-курилок, у которых нет остаточных эмоций. Чистеньких, как младенцы, даже чище.
***
Утро заявило о себе требовательным лошадиным ржанием. У Корицы и Гвоздики кончился корм. Они возмущённо дёргали головами, трясли пустыми торбами на шее и повизгивали от злости.
Натани села и застонала: тело её озябло и плохо слушалось. Хорошо ещё хоть, Дэниэлу пришло в голову укрыться всеми одеялами и пледом вдвоём, прижавшись друг к дружке потеснее. Но она всё равно замёрзла.
А мальчишке, кажется, до этого никакого дела: вон как крепко спит.
Увидев, что Натани зашевелилась, кот, спавший на ногах Дэниэла, потянулся и вопросительно мяукнул. Наверное, ему тоже хотелось есть.
Натани воровато взглянула на него и отвернулась, читая, что написано на листке бумаги, завёрнутом в аккуратный конвертик. Она вытащила его ночью из внутреннего кармана куртки Дэниэла, ещё когда они обнимались у костра. Увы, ночь – не лучшее время для чтения, тем более, что документы такого рода частенько печатают не слишком-то отчётливо. Да и читать при Дэниэле она бы не решилась. Зато теперь можно.
Сара Натани прочла аккуратные буковки, нахмурилась и перечитала вновь. Затем принялась разглядывать печати. Главное управление Комитета по делам незарегистрированных Тёмных магов. Центральный участок Комитета в городе Азельме. Дэниэл Альсон, Светлый маг Второй степени.
Натани и не заметила, как ей стало жарко. Правда, пальцы всё ещё вздрагивали, да и мурашки бежали по спине как от озноба.
Она встала на колени около Дэниэла и растолкала его. Даже не думая о том, что делает. О том, что мальчишка испугается и наделает сдуру каких-нибудь опасных глупостей.
Ей было нехорошо оттого, что они ему доверились. Он лечил их лошадь. Он встречал с ними праздник. Она рядом с ним спала всю ночь. И что ещё хуже – они с ним играли и пели, разделили с этим проходимцем-Светлым музыку. А потом спали рядом с ним. Натани делалось тошнее с каждой секундой.
- Дэниэл! Нет, ты проснёшься и сейчас же всё объяснишь! – гневно приговаривала Сара Натани, и в конце концов скрипач открыл глаза.
Красивые, между прочим, глаза. Тёмно-карие, ясные в свете утреннего солнца. С длинными прямыми ресницами.
- Ложа Власти, ведущая эмоция – влечение, эмоция семьи – поклонение, - сказал он совершенно не сонным голосом. Но непохоже, чтоб до конца проснулся. Лежал с непонимающим видом и даже не пытался ни защищаться, ни нападать.
Дрожа и едва не плача, Натани отшатнулась от него.
- Как ты узнал?
- Я всегда знал, - Дэниэл сел, кутаясь в плед. Его острые плечи подрагивали в ознобе. – Зачем ты встала? Вдвоём было теплее.
Натани сунула ему под нос твёрдый белый прямоугольник. Дэн попытался его схватить, но Натани не дала.
- Читай! – приказала она и вновь ощутила неповиновение. И усилила чары.
- Ох, - сказал Дэниэл и тяжело вздохнул. – Эмоции ложи Власти… Перестань. Я не хочу разделять или просто противиться. И забирать на себя не хочу. Мне не надо, понимаешь? Натани!
- Читай!
- Дэниэл Альсон, Светлый маг Второй степени.
- Маг ложи Боли? Ты вчера так представился, да?
Сара Натани ударила его по щеке сжатым кулаком. Дэниэл поймал её руку, и Сара внезапно заметила, какой маленькой кажется она в его ладони. У него сильные крупные руки и длинные пальцы – руки и пальцы музыканта. И сам он, несмотря на юный возраст, ничуть не слабей Натани. Конечно, она акробатка, и наверняка ловчее его и быстрее, но сила на стороне Дэниэла.
- Я маг ложи Боли, Сара Натани, - сказал Дэниэл. – И я – Светлый маг второй степени, ученик Светлого мага из Комитета.
- Так не бывает!
- Бывает!
- Убирайся!
- Я хочу остаться с вами! Ненадолго. На месяц или два. Прошу тебя!
Натани всё-таки заплакала. Ей было обидно. Она в него поверила.
- Тогда ты должен выбрать, - сказала она. – Нельзя быть наполовину Тёмным и наполовину Светлым.
- Можно, - тихо сказал Дэниэл. – Я же есть!
- Ты должен выбрать, - повторила Натани.
И Дэниэл взял из ее руки документ. Поворошил веточкой тёплую золу костерка, раскопал горячие угольки, подкинул сухой травы и веток, подул, взметая вихри пепла. И едва разгорелся огонёк, скормил ему лепесток твёрдой бумаги со своим именем и печатями Комитета по делам незарегистрированных Тёмных магов.
- Мне надо остаться с вами, Натани, - сказал он так, словно был ещё и магом ложи Власти. – У меня есть дело, и я уже понял, что одному мне не справиться. Я расскажу тебе всё, а пока предлагаю перемирие.
Натани шмыгнула носом и только тут поняла, что плачет.
- Давай приготовим завтрак, разбудим Ильфи и Торда и поедем. Лошади отдохнули, погода прекрасная…
- Да, - Натани кивнула. – Давай. Ты готовишь завтрак, а я кормлю лошадей. Идёт?
Дэниэл согласился с радостью, удивившей Натани.
- Я не умею с лошадьми, - сознался он.
- Это я заметила, - мстительно ответила Сара Натани, и вдруг поняла, что согрелась и что настроение у неё приподнялось. Взглянула на Дэна и поняла.
Он играл её эмоциями как хотел. Всё это время.
«Будь ты постарше, я бы влюбилась в тебя», - подумала Сара и пошла к Гвоздике и Корице, которые, увидев её, принялись рыть передними копытами землю.
***
Чезаре Роз выбрал трубку с можжевеловым чубуком и терпковатый табак «Слеза ведьмы». Он удивительно сочетался с ароматом смолистого дерева.
Перед ним лежала коричневая кожаная папка, в которой находилось всего несколько листков. На одном из них мерцал тусклым серебристым светом знак Ордена Отражений – круг с восемью извилистыми лучами, напоминающий детское изображение солнца. Напечатанные на пишущей машинке несколько строк давали очень скупую характеристику Дэниэла Альсона, мага второй степени.
Такой же знак должен носить каждый Светлый. Он с помощью магии, доступной лишь Вершителям, въязвлён под кожу на правом плече. Сам Вершитель не обязан при этом находиться рядом с тем, кого метят. Ему достаточно знать о нём. И он знает. Во всей Тирне не наберётся и троих Вершителей, и где они есть – мало кому известно.
На левом же плече у Тёмных магов под кожей находится знак Ордена Теней. Иногда там же тускло сияет знак ложи, к которой принадлежит Тёмный – он появляется в том случае, если генерал ложи встречается с этим магом лично.
И когда маг творит чары, его знак, невидимый под одеждой, слегка пульсирует. А его оттиск на бумаге, которая должна храниться в кабинете одного из участков Комитета, светится. Ловцы же и без бумаг могут уловить магические импульсы. Стоит им запомнить эмоцию и её особенности (а они у каждого мага непременно имеются), как ловец посылает мысленный сигнал секретарю Комитета, который сверяет магический отпечаток со слепками мага в своей базе данных. Это процесс не слишком быстрый, но если секретарь человек расторопный и хорошо знает своё дело – то с помощью магии справляется не меньше, чем за несколько минут.
Но делом Дэниэла Альсона новый глава Комитета Тирны занимался только лично. Без секретарей и ловцов. Дэнни наверняка даже не ведал, когда Вершитель мысленно коснулся его правого плеча. А вот знака Тёмного мага на левом у Дэнни до сих пор не было.
Неделю назад, в первый день первого Тёмного месяца оттиск знака Дэнни на бумаге потускнел. Совсем он не исчез – значит, мальчик не умер и не был убит, но почти перестал светиться. Что это могло означать – Роз понятия не имел.
Он попытался связаться с ним мысленно. Но в ответ услышал только мелодию – красивую, кстати сказать! Это была старая песня про человека, отомстившего врагам за то, что они убили его любимую. В ней ни слова не говорилось о магии, зато много о мести и чести. Песню Чезаре слышал с той поры неоднократно – в исполнении то скрипки, то звонкого женского голоса, то бархатистого, приятного баритона. На голос Дэна это было похоже только отдалённо, но вполне вероятно, что так будет звучать пение мальчика через пару лет усиленных занятий по вокалу. Дэнни заблокировал мысленный канал связи с Чезаре доступным ему способом – музыкой. Это был не новый приём – многие маги использовали мысленный блок в виде навязчивой мелодии, но у малыша это выходило виртуозно. К тому же он наверняка выдумал этот способ самостоятельно: Роз его такому не учил.
После нападения Дэна на магов в его доме Чезаре оказался под следствием как маг, укрывавший Тёмного. Пришлось предстать перед Главой Комитета, престарелым Уинфредом Хувером, и рассказать о Дэнни – что оказалось непростой задачей, учитывая, сколько Розу необходимо было утаить.
- Вы ведь понимаете, эн Роз, всю тяжесть вашего нарушения?
Чезаре, сидя перед Главой в его кабинете, покаянно кивнул.
- Я бы не смог отдать мальчика на растерзание «тайному кругу», будь он хоть десятикратно Тёмным магом, - сказал он негромко, но отчётливо. Пусть каждое его слово отпечатается в памяти Хубера!
- Вам следовало запереть его в камере вашего участка. В участке охрана, патрули сменяются один за другим, что могло бы случиться с мальчиком плохого? Его наверняка отправили бы в ссылку с родителями, по малолетству никакая казнь ему не грозила. Ведь любой бы понял, что такой маленький мальчик – лишь орудие, а не настоящий убийца. Политика Комитета достаточно снисходительна к юным магам, эн Роз! Да и не только Комитета – всего государства. Вряд ли маги «круга» хотели его убить…
Чезаре слушал, глядя в стену над плечом Хубера. Время от времени он кивал.
- А вместо этого вы, как оказалось, четыре года укрывали преступника! – повысил голос старик.
Голос у него был знатный – мощный, густой. Да и весь вид Уинфреда Хубера внушал уважение: коренастый, седовласый, с небольшой аккуратной белой бородкой, с ясными светло-голубыми глазами. Глава Комитета словно светился белым и голубым светом. В серых форменных брюках и шляпе, мундир он предпочитал носить бледно-голубого цвета, а нашивки заказывал златотканные.
Главу Комитета начальники участков видели каждую неделю на поверке, и очень любили его за внимательное отношение к каждому. Он умудрялся помнить весь офицерский состав шести участков Азельмы поимённо, знал многие их семьи. Лично награждал каждого приставленного к награде ловца и лично же отчитывал серьёзно проштрафившихся.
Но Чезаре считал, что у Хубера что ни делается – всё чересчур напоказ.
Уинфред перечислял все ошибки и прегрешения, как прошлые, так и, кажется, будущие. Розу оставалось только делать вид, что он слушает.
- Я хотел сделать из него Светлого мага, - сказал Чезаре, когда Хубер закончил свою речь вопросом о том, чего он, собственно, добивался таким своим поведением.
- И как? Удалось?
- Время покажет, - пожал плечами Чезаре. – Если его травить собаками, он, пожалуй, никогда не придёт к Свету. Если его ловить, обвинять, наказывать… мы же Светлые! Зачем объявлять охоту на мальчишку, который напал на магов потому, что они, пьяные, цинично обсуждали кончину его несчастных отца и матери?
Чезаре привстал, говоря это, но, закончив, откинулся на спинку кресла. Отчаянно хотелось закурить.
- Вы поступили не по закону, - начал Хубер, но Чезаре прервал его:
- Я поступил по совести. Не как маг Ордена Отражений с зыбкой моралью, но как Светлый маг. Если и есть что-то превыше закона – это человеческая совесть.
- И вы готовы за эту совесть отправиться на расстрел? – Уинфред Хубер удивлённо приподнял белые брови. – Готовы сгнить в тюрьме, лишь бы какой-то мальчишка, убивший короля, ушёл от наказания?
- Вы сами сказали, что он лишь орудие, - устало ответил Чезаре. – Не за что его казнить. Из него может вырасти великий человек, могущественный маг. И я бы приложил все усилия, чтобы это был Светлый могущественный маг, добрый и справедливый. А вы? Вы бы казнили его или бросили гнить в тюрьме! И к этому времени, к четырнадцати годам, получили бы или бессловесную тень, ничего не умеющую и не чувствующую, или труп, или безумца, карающего на своём пути и правого, и виноватого.
- Как вы смеете так говорить о Комитете, об Ордене, эн Роз! – загремел бас Хубера. Из приёмной кабинета выглянула голова встревоженного секретаря. – Вы здесь пока ещё служите!
- Это потому, что мне не всё равно, где служить, и я хочу служить и дальше! Но только честь по чести. А мои понятия о чести не включают в себя уничтожение маленьких мальчиков ради репутации Ордена!
И хотя Дэнни был уже далеко не маленьким, Уинфред Хубер понурил седую голову.
- Но ведь он едва не лишил жизни двоих, а то и троих старших офицеров. В том числе эна Гисли, который является кандидатом на моё место, - угрюмо сказал он.
- Да, конечно, идеальный кандидат, - махнул рукой Роз. – Когда он заступит на ваше место, я, пожалуй, уеду в провинцию и сделаюсь там простым ловцом. Не хочу служить под его непосредственным началом.
- Вот как? – заинтересованно спросил Хубер.
Роз изобразил кислую улыбку. Надо полагать, встреча их подошла к концу. Можно было вставать и идти, но Чезаре знал, что Уинфред всегда оставляет последнее слово за собой, и ждал, пока это слово будет произнесено. А Глава, видимо, ещё не придумал, как подвести черту. Наверняка следовало как-то обозначить наказание для начальника Центрального столичного участка. Что-нибудь изощрённое, чтобы в другой раз подумал, прежде чем позволять своей совести подобные фортеля.
Чезаре отлично его понимал. Ведь в самом деле нарушил закон. Хоть и не мог иначе.
- Если б вы смогли вернуться в тот день, - сказал Уинфред, сложив пальцы замком и подперев ими подбородок, - то как бы поступили, зная, что вас ждёт справедливое взыскание?
- Если бы знал, что оно будет действительно справедливым, эн Хубер, я поступил бы точно так же. Увёз бы мальчика и спрятал. Я Светлый и не занимаюсь уничтожением детей.
- Хорошо, - буркнул Хубер. – Вы свободны. Считайте, что это был строгий выговор. Получите у секретаря приказ через два часа.
Чезаре поднялся и помедлил несколько мгновений, размышляя, как половчее спросить, что будет в том приказе.
Спустя два часа он стоял на крыльце управления, курил одолженную у секретаря сигаретку и перечитывал бумагу круглыми от изумления глазами.
Его назначили на должность Главы Комитета Тирны. Наказание и одновременно поощрение от Уинфреда Хубера, хитрого старикана.
Вспоминая об этом дне, Чезаре каждый раз думал – а не придумал ли Хубер хитрый шаг ещё до начала их беседы? Ведь не хотел же он, в самом деле, передать все дела Эдварду Гисли? Этому выскочке и лицемеру?! Кстати, Гисли очень тяжело перенёс известие о том, что Роза не только не посадили в тюрьму, но и значительно повысили в звании. Даже то, что самого Эдварда тут же перевели на бывшую должность Роза, не утешило офицера. Фраза «жаль, что я не пристрелил твоего мальчишку сразу же, как только вошёл в твою квартиру», была, пожалуй, единственной, не содержащей никаких оскорблений. Остальные касались как морального, так и физического облика нового Главы Комитета. И, памятуя о строгости и справедливости Хубера, Роз назначил Гисли взыскание, но с должности не снял. Пусть поработает на благо Ордена, пусть.
…Но погасший знак на листке бумаги притягивал к себе внимание Роза и возвращал его мысли к Дэнни.
Чезаре отдал приказ Светлым магам находиться в той деревне, где содержался Гудвин ван Лиот. Пусть поджидают Дэнни там. Скорее всего, он захочет повидать брата – он единственный, кто остался от всей семьи Лиотов. На всякий случай Чезаре приказал двоим ловцам отправиться и в колонию на границе с Хихином, где похоронили отца и мать ван Лиотов. Он, правда, сомневался, что Дэнни отправится туда. Нет, Чезаре делал ставку на Гуди.
Ещё он собирал слухи о скрипаче – то какой-то парень с чёрной скрипкой заставил несколько десятков слушателей прыгнуть в реку, отчего пять человек утонули, то некий юнец заставил двух ловцов танцевать, пока они не рухнули без сил, а потом убежал. То из одной деревни, то из другой к Чезаре приходили мысленные сообщения о скрипаче. Он играл в таверне и зачаровал своей игрой жадных хозяев, играл на площади и усыпил больше сотни людей, довёл старого Светлого мага до сердечного приступа тревожной и агрессивной музыкой. После этого, правда, что-то заставило парня опомниться, и он вылечил старика.
И все эти деревушки и городки, откуда поступали сведения о так называемом Чёрном Скрипаче, все они находились на пути к юго-восточной горной гряде. К месту, куда определили на поселение Гудвина Софета ван Лиота. Чезаре угадал. Впрочем, вполне предсказуемо: проведший столько времени взаперти, Дэнни просто не имел возможности научиться заметать следы.
***
Список ссыльных деревень Тирны невелик. Не так-то много осталось незарегистрированных или просто преступных Тёмных после первой чистки, случившейся около двадцати лет назад. Так что и самые старые жители деревни и её окрестностей не знали точно, как она сейчас зовётся.
Неудачное место выбрали когда-то основатели этого посёлка!
Свет жителям заслоняла горная гряда с юга и юго-востока, шустрая речушка то пересыхала, оставляя зловонное болотце единственным источником воды, то вдруг вздувалась, заливая огороды, дорогу и пастбище. За недостатком дневного света на огородах одинаково худо росли все овощи, дети родились сплошь рахитичные, а подавляющее число жителей деревеньки постоянно ощущало равнодушное уныние и почти не испытывало душевного подъёма. От плохой воды часто болели люди и козы. По скверным дорогам в деревушку редко добирались торговцы, да и торговля тут была плохая.
К началу правления Грета Кешуза в деревушке почти не осталось местных уроженцев – так, три семьи на два дома, а старожил так и вовсе один, изъеденный артритом старик с помутившимся рассудком. Остальное население составляли немногочисленные ссыльные и стражи. Все они были одинаково унылыми, надломленными и безразличными ко всему, кроме еды.
Поэтому, когда в деревеньку то ли Сонную, то ли Бессонную приехали Светлые маги, никто даже не шевельнулся полюбопытствовать – для чего они решили здесь поселиться. Приехали и приехали. Шестеро. Привезли две телеги скарба и провиант. И по слухам, ещё привезут. Еды видимо-невидимо: как заселились в бывший дом Инаши, так и сновали туда-сюда. И мешки с крупами, и овощей корзины, и вина бочонки. И дом подлатали, и во дворе прибрали. Инаши, который перебрался к снохе, задумал было вернуться – сунули в руки кулёк с просом, капусты кочан и бутылку рапсового масла. Разбогатевший мужик до вечера опомниться не мог.
Но поселились и поселились, про то, что они готовят какую-то пакость, никто и подумать не посмел. Ссыльных, как всегда, утром погнали на работы – старую шахту расчищать задумали, решили, пусть туда лучше эти, бесполезные, первыми пойдут. А про Светлых даже и думать забыли.
А вернулись – узнали, что маги заворожили бесчувственных стражей, сделали и сильнее, и как-то бодрее, что ли. Тех двоих стражей, что на шахты с ссыльными ходили, тоже потом заворожили. Теперь это была Железная стража – под воздействием чар такие люди почти ни для чего неуязвимы. В том числе для магии. Только долго переносить это состояние человек не может – долго потом восстанавливается. И Светлые маги поэтому редко прибегали к созданию Железной стражи. Так говорили.
Деревенские подумали-подумали, да и решили, что маги поселились в их деревнюшке, чтобы всем тут жилось лучше и веселей. И то сказать – привели к Светлым старейшину, который вовсе загрустил и еле с постели вставал. Светлые старейшину вылечили, стал старейшина ходить прямо, хромать перестал. Пришла к Светлым ссыльная на сносях – пригрели и ссыльную, ребёночка приняли, саму подлечили. А интересно маги-Светлые исцеляют – так, посмотрят на болячки твои, да и кивнут тихонечко. Ни руками не водят, ни слов волшебных не шепчут, ни порошков-корешков не суют, как бабка-ведунья раньше, бывало, заваривала да поила болезных.
Неделю маги жили-были в мире и спокойствии, если не считать частых визитов местных жителей. А потом один из ссыльных, парень совсем молодой и совсем сломанный, взбесился.
Он в шахте взбесился, поранил нескольких сотоварищей, а потом выкарабкался наружу и убежал, спрятался в скалах. Нашли его быстро – он забрался на одиноко растущую на утёсе кривую сосну и громко пел. Пение молодого ссыльного было не лишено мелодичности. Только голос уж очень усталый и как будто надтреснутый.
Светлые маги насторожились. Ссыльного они помогли обуздать, чтоб не кусался и перестал петь, а потом забрали его в дом Инаши и сами там закрылись. Будто в засаду засели.
Неспокойно стало в деревне Бессонной. Или в Сонной – это как посмотреть.
***
Больше месяца они колесили по дорогам, прежде чем Дэнни, играя на скрипке, услышал отклик. Он даже вздрогнул и перестал играть, и зрители, зачарованные его музыкой, вздохнули в едином порыве.
Дэн мысленно приказал им задержать дыхание. И услышал голос. Опомнившись, он позволил людям дышать. Натани смотрела на него со страхом.
- Я нашёл, - кратко сказал он.
- Давай хотя бы закончим концерт, - попросил Торд.
- Зачем? Они уже не заплатят, - ответил Дэн, глядя, как разбегается напуганный народ.
- Ты опять не дал нам заработать, - с упрёком воскликнула Ильфи. – У нас совсем мало денег. Что мы будем есть?
Дэн рывком поднял смычок и принялся творить мелодию – жёсткую, негибкую, как будто деревянную. Несколько человек, шагая под музыку, словно картонные куклы, подошли к Ильфи и вложили ей в руки кошельки. Не слишком толстые, конечно, но ведь и не в одну-две монетки!
- Собираемся. Быстро! – сказал он.
Они все трое не любили признавать за ним последнее слово. Но уже знали, что спорить с ним – дело бесполезное. Зато Дэн молчал, если ему не перечили, и скрипка его молчала тоже. А они, пожалуй, уже побаивались чёрной скрипки – хотя он сам себе дал честное слово, что не будет манипулировать артистами с её помощью. Даже противной Ильфи, и даже простоватым Тордом. И уж тем более – Натани.
Но бродячие артисты этого знать не могли.
Голос Гуди звучал в голове Дэна недолго, но он успел сориентироваться. Они взяли путь на деревеньку, отмеченную на карте как место ссылки Тёмных магов, и спустя два дня добрались до неё. Прежде чем появиться в образе актёров, Дэн и Натани спрятали повозку в скалах и велели Торду и Ильфи караулить её, а сами ранним утром отправились на разведку.
Они нашли дом, куда Светлые маги привели Гудвина, сосчитали Железных стражей и ловцов, разузнали, куда какие дороги ведут и сколько ещё ссыльных находится в деревне. Последнее они выведали у болезненной женщины, идущей к источнику за водой, которую тут считали целебной. Узнали они также и то, что сегодня никто из ссыльных на работу не идёт, постановление какое-то от Светлых магов. А что они делают в её деревне, женщина объяснить не сумела.
- Что ж, - сказал Дэн Саре Натани, когда они возвращались к кибитке, - наше выступление тут должны запомнить. Тебе не кажется?
- А просто выкрасть твоего брата мы не можем? – упавшим голосом спросила Натани. – Ты же можешь сыграть им на своей скрипке и заставить сделать всё, что угодно. Усыпить их, забрать брата и убежать!
- Я бы так и сделал, если бы не эти истуканы, - ответил Дэн. – Они вряд ли отзовутся на музыку, у них и эмоций-то нет!
И в полдень кибитка въехала в деревеньку. Торд, правивший лошадьми, с трудом нашёл достаточно просторное место для выступления – хотя Дэн и подсказал ему, где расположиться - напротив развалюшки, облюбованной магами. У дверей этого домика скучали два стража. При виде кибитки они не оживились и не зашевелились – просто продолжали уныло стоять, глядя перед собой.
Жители деревеньки не торопились сбегаться на призывный звон бубенцов в гривах Гвоздики и Корицы и стук бубна, в который била Ильфи. Торд опустил одну из стенок кибитки, устроив помост, а Дэн до поры решил укрываться под пологом, опущенным как занавес. Он лишь выглядывал в щёлку, чтобы посмотреть, как там, снаружи, дела. Призывные звуки дудочки Торда приманили нескольких маленьких, болезненного вида и непонятного пола детишек, следом подтянулись ссыльные. Местные жители, пришибленные, робкие, стояли поодаль, втянув головы в плечи.
Звеня бубенчиками на руках, ногах и даже юбках, Натани и Ильфи станцевали под дудочку Торда. Дэн уже много раз видел этот танец, но не переставал удивляться, как мгновенно, дёргая за потаённые тесёмочки, девушки изменяют свои яркие пёстрые наряды. Юбки становились то синими, то красными, рукава то появлялись, то исчезали на крепких загорелых руках.
Люди, пожалуй, оживились. Послышались редкие одобрительные выкрики, хлопки в ладоши. Дэнни увидел, наконец, то, что хотел: из домишки напротив кибитки вышли пять человек в серо-жёлтой форме ловцов Комитета. Отлично, ещё немного, и можно начинать!
Светлые приблизились. Стражи у дверей домика продолжали скучно стоять на карауле. Ну ничего. Дэнни прекрасно видел, что остальные уже собрались тут, на улице, возле артистов.
Второй танец девушек, акробатический, сорвал уже более дружные аплодисменты. Торд перестал играть – устал, стоял, переводя дух. Дэн проверил, хорошо ли настроена скрипка, проведя смычком по струнам, и с удовольствием увидел, как насторожились ловцы при этих звонких чистых звуках.
- А теперь мы вам сыграем и споём, - объявила Сара Натани звонким, чуть прерывающимся голосом. Она ещё не восстановила как следует дыхание. – Первая наша песня будет для вас, дорогие наши зрители!
И, не дожидаясь, пока Дэн появится из-за занавеса и сыграет вступление, запела.
Ему ничего не оставалось, как вынырнуть из-за полога, на ходу прилаживая скрипку к костлявому плечу и прижимаясь к ней подбородком. Торд подхватил песню первым, затем вступила скрипка Дэна. Ильфи звенела бубенчиками и стучала в бубен, но вторым голосом подтягивала лишь припев. Песня оказалась для здешних незнакомая, и они только притопывали да прихлопывали в такт, но видно было, что им нравится.
Дэн поглядывал на Светлых. Они же не сводили с него глаз. Вторую песню выбрали общеизвестную, весёлую, плясовую. Такую, что и магам не устоять, но они подпевать не стали, хоть и притопывали ногами. Зато ссыльные оживились, подхваченные всеобщей весёлостью.
Зрители требовали ещё и ещё, но в планы Дэна не входило длинное представление.
Пока длилась краткая пауза после песни, он оглядел площадку перед домом с запертым там Гудвином придирчивым долгим взглядом. Около дюжины мирных жителей, если не считать малышей, трое стражей, ещё двое томятся у дверей хижины. Ссыльные стояли жалкой кучкой, десять измождённых людей с тупыми равнодушными лицами. И прямо напротив кибитки, в первом, так сказать ряду – пять хорошо одетых, мордатых, откормленных магов. Руки скрещены на груди, у двоих, кстати сказать, на поясах кобуры с пистолетами, а ещё у двоих – шпаги в чёрных ножнах. Это, видно, на случай, если колдовать не получится. И только у одного, видимо, главного, никакого оружия при себе не виднелось. Хотя, может, и прятал он за пазухой отравленный кинжал. Кто ж его знает?
Дэнни глотнул раз, другой – в горле слегка пересохло. И начал играть свою собственную мелодию, полную переживаний последних недель. И радости, и горя, и разочарования, и восторга.
Девушки спрятались за пологом. Торвальд ещё подыгрывал Дэну первую пьесу, импровизируя на дудке, но потом отошёл в сторонку, отдышаться.
И Дэн понял, что пора наступать.
Музыка плотным кольцом окружила людей на маленькой площадке перед кибиткой. Эмоции Дэна вливались им в глаза и уши, захлёстывали с головой. Даже выгоревших ссыльных с их выкорчеванными чувствами, даже Железных стражей он заставил чувствовать заново, да так, что их глаза загорелись огнём. И только Светлые маги в первом ряду стояли неподвижно, сообща укутавшись беззвучием, которое не прорвать было его музыке.
И в голове Дэна прозвучал холодный голос.
- Нам приказано взять тебя живым. Привести к Главе Комитета Тирны. Если ты сдашься добровольно – мы не причиним вреда ни тебе, ни твоим друзьям.
«У меня нет друзей», - ответил им Дэн, но не мысленно, а музыкой. Вся горечь этих слов обрушилась на незримый бастион из пяти магов. Он приложил все усилия, чтобы они услышали.
Но они лишь повторили – одним голосом на пятерых:
- Нам приказано взять тебя живым. Если ты сдашься добровольно…
Дэн тряхнул головой, показывая, что он не сдастся ни добровольно, ни по принуждению. Длинная прядь тёмных волос упала ему на глаза. Он улыбнулся людям, и те принялись смыкать кольцо вокруг Светлых. Даже те двое у крыльца, что сторожили Гудвина, шагнули ко всем остальным.
Его мысленно-музыкальный приказ был передан и многократно повторён с переливчатыми вариациями одной и той же мелодии: как только музыка смолкнет – все они, без разбору, мирные и немирные, ссыльные и подневольные, стражи и старожилы, должны накинуться на Светлых и не выпускать их, а при сопротивлении – бить. Захватить в первую очередь руки, чтоб не выхватили бирки-подорожники или не начали стрелять. Детей увести, ссыльных отпустить. Магов удерживать так долго, как получится.
Светлые заподозрили, что дело нечисто, и шагнули вперёд, размыкая круг людей, двинулись к помосту, и Дэн поневоле шагнул назад. И ещё раз. Но музыка не смолкала – пока нет. Она росла, как волна, становилась сильнее, громче, эмоциональнее, пока Светлые не сделали ещё один шаг. Именно в этот момент Дэн оторвал смычок от струн и кивнул.
Нет, они не успели схватить бирки.
***
Двумя ловкими маленькими ласками шмыгнули к хижине Натани и Ильфи. Скинув яркие юбки с бубенчиками, они остались в лёгких не по сезону серых платьях длиной едва ли ниже колен и босиком. Девушки не стали тратить время на переодевание. Не успеют они замёрзнуть. Сейчас главное – не останавливаться, проникнуть в дом, дать бой тем, кто там внутри караулит брата Дэниэла, и назад. Торд пока соберёт повозку. А Дэниэл будет держать тех магов.
Музыка лилась с такой силой, что у Натани от затылка по всей спине бежали мурашки. И хотя магия этой музыки не должна была поработить сестёр Форс, Сара Натани испытывала соблазн подчиниться ей. Музыка эта звала и приказывала идти против Светлых магов.
Сара Натани с детства училась у родителей повелевать, помыкать, властвовать и диктовать свои условия. Но так, как Дэнни работал с властью, она не умела. И глубоко задумалась, а что, если и она научится действовать с помощью музыки? Вернее, своего голоса. Получится ли у неё так, как у Дэниэла?
И в десятый, наверное, раз за этот месяц вздохнула – эх, будь он постарше…
Ильфи сунулась в окошко и отшатнулась: наружу сквозь мутное стекло смотрел человек. Увидев девушку, он схватился за пистолет, выбил стекло и высунулся чуть ли не по пояс. Но Ильфи его ждать не стала – шмыгнула за угол, к сестре. Натани дала ей тычка под рёбра. Разве можно так глупо поступать, так открыто заглядывать в окна?
Стрелять человек, конечно, не стал. Но и окно оставил без присмотра, метнувшись к двери – Натани слышала его шаги. Она пригнувшись пробралась под разбитое окошко и прислушалась. Похоже, что человек там находился всего один. По крайней мере, его эмоции она слышала достаточно чётко. Он нервничал.
- Пора, - шепнула Натани сестре.
Ильфи, прижимаясь спиной к стене, постучала в дверь. Мужчина пинком отворил её, но выходить не торопился. Ильфи он не видел, а она наверняка могла заметить только ствол его пистолета, но это было неважно. Натани знала, что сестра сделает дальше, и еле уговорила себя пролезть в окно, так хотелось досмотреть выход Ильфи до конца. Увидеть, как та скользнёт вниз и, словно змея, обовьётся вокруг ног охранника. Как изящной ножкой с совершенно невероятной позиции выбьет пистолет из руки мужчины. Как заставит его упасть и тут же опутает чарами… Да, это стоило увидеть и поаплодировать, но у Натани имелась своя часть задания.
Дэниэл просил по возможности не пользоваться магией, но девушки этой частью наставлений пренебрегли. К примеру: как проскользнуть в окошко, если из рамы, словно клыки, торчат длинные осколки стекла? И ведь не так уж много энергии требуется на то, чтоб стекло осыпалось, как песок. Натани нырнула в низко расположенное окно и тут же приготовилась встретиться лицом к лицу с любой опасностью. Но Светлый маг уже лежал на полу, лицом вниз, а верхом на нём сидела Ильфи. Отобранный у мага пистолет она прижала дулом к его затылку – чтобы не брыкался и лежал спокойно.
Брата Дэниэла Натани увидела не сразу. Темноволосый парень, ничем на Дэна не похожий, сидел на полу, прислонившись к стене, и чертил перед собой в воздухе пальцем. Натани хорошо понимала, что он делает: маги таким образом зовут на помощь. Они выписывают в воздухе знаки силы. Чаще всего – символы своей ложи или Ордена. Эти знаки можно увидеть в воздухе издалека, и у человека есть шанс получить помощь… но парень чертил их напрасно. Символы не светились, ничего не происходило. По дрожанию худой руки и безнадёжному слезящемуся взгляду Натани поняла, что он делает это однообразное движение уже очень и очень долго.
Как Дэниэл назвал его? Гуди?
- Гуди, добрых снов, - прошептала ему Натани. – Пойдём со мной.
Парень посмотрел сквозь неё, как сквозь стенку. Сара Натани обернулась: Ильфи уже не сидела верхом на Светлом. Тихо и быстро он повалил её, и сейчас шла отчаянная борьба за пистолет.
- Не двигайся, - приказала магу Натани.
Но тот отчаянно сопротивлялся. Она усилила давление и ощутила, как её эмоцию разделяют. Это было неприятное ощущение. Но отвлекаться на него было некогда: Ильфи постепенно проигрывала сильному и ловкому магу.
Натани поспешила к сестре на выручку, ища по пути, чем бы пристукнуть Светлого. А пока искала, Ильфи отшвырнула пистолет подальше от себя. Как раз под ноги Натани.
Та схватила оружие и направила на Светлого, нажала на крючок – и услышала, как слабо щёлкнул механизм. У Натани руки ходили ходуном, так что вряд ли она попала бы куда надо, выстрели пистолет как полагается. И она в два прыжка пересекла расстояние до дерущихся, оттолкнула в сторону Ильфи и ударила мага рукояткой пистолета в лицо.
Ильфи налетела, как защищающая своё гнездо птица, готовая клевать и бить крыльями, схватила мага за шею, ударила его головой об пол.
К досаде Натани, брат Дэниэла так и сидел истуканом. Даже не пошевелился – не считая размеренно рисующей в воздухе руки. Нет, она, конечно, слышала, что с Тёмными и не такое проделывают. Но уж встать и помочь всё равно, наверно, мог бы!
Маг, рыча и постанывая, скинул с себя их обеих и, скорее всего, вырвался бы и убил их, если бы в дверь не ворвался Дэниэл. Ногой в тяжёлом ботинке пнул Светлого в поясницу, повалил вниз лицом. Ударил в затылок. Маг затих.
Натани поднялась с пола, с недоумением глядя на пустые руки скрипача.
- Я не дерусь руками, - пояснил Дэниэл.
- Я думала, ты придёшь со скрипкой, - ответила Натани.
Он пожал плечами, и девушка увидела ремень футляра, закинутого за спину.
Дэниэл подошёл к брату, взял его за плечи, как следует встряхнул.
- Вставай! Ну?
Гуди медленно поднял голову, встретился взглядом с Дэниэлом и безразлично кивнул.
- Вставай. Мы уходим отсюда. Вместе.
***
Несмотря на сопротивление Дэна, Натани и Ильфи увели из деревнюшки всех ссыльных до единого. Так что кибитка ехала медленно, а за нею плелись добрых полтора десятка страдальцев. Обезволенных, выгоревших, бесполезных. И даже хуже – катастрофически замедляющих их и без того неторопливое бегство с места преступления.
Только-только под вечер добрались до места, где утром прятали кибитку. Развели костры, раздали хлеб и лук, которые Ильфи стянула из домишки магов, нарезали окорок – последнее мясо из припасов сестёр Форс.
Гудвин Софет ван Лиот сидел рядом с Дэном, глядя впереди себя пустыми глазами.
Дэн с ним ещё ни разу за день не разговаривал. Эмоции Гуди ещё не восстановились, и неизвестно было, насколько можно будет их оживить. Также Светлые маги пытались подчистить ему память – он, похоже, плохо помнил даже, как разговаривать. Он даже ел вяло, как будто нехотя. А ведь глядя на его исхудавшее лицо, нельзя было сказать, что Гуди наедался досыта все эти четыре года!
- Сам-то поешь, - обняв Дэна за плечи, сказала Натани, принесшая братьям одеяла.
- Не могу, - ответил он отрывисто.
Её объятия не радовали – раздражали. «Всё или ничего», - опять, в стотысячный раз напомнил себе Дэн. Если ему достаются только небрежные прикосновения да шутливые поцелуйчики в щёчку – не надо. Что такое это «всё», он уже достаточно хорошо представлял, пообщавшись накоротке с Ильфи и Тордом, которые своих чувств никогда не скрывали – любились при каждом удобном случае, шумно и напоказ. И ссорились так же.
Натани не ссорилась. Дэн так и не смог понять – боится она его или всё же влюблена.
…А есть он действительно не мог. Не хотелось даже думать о еде.
Нетерпеливо высвободившись из рук Натани, Дэн повернулся к огню, не глядя на девушку и на брата. Натани, видно, обиделась – ушла.
Гуди. Он изменился за эти четыре года – ёжик недавно обритых волос, очень худое, небритое лицо, глубоко посаженные чёрные глаза. Брат исхудал и постарел – выглядел он никак не на двадцать один год, ему можно было дать не меньше сорока! Но самое главное – исчезли и задор, и весёлая злость, и юмор в глазах - всё, чем был Гуди. Куда оно девалось и вернётся ли, Дэн не знал.
Брат жевал кусок черствого хлеба. Дэн слышал его чавканье, тяжёлое дыхание, шмыганье искривлённого носа, хрип и клокотание грудной клетки и невольно морщился от брезгливости. От Гуди пахло затхлостью подвала, где, вероятно, он спал в последнее время.
- Дома у нас больше нет, от него мало что осталось, - сказал Дэн брату. Тот кивнул, не переставая жевать. – Матери и отца тоже нет.
Гуди всё так же продолжал жевать, посапывая и похрипывая.
- У меня остались на память только книга и скрипка. Я… могу вернуть тебе книгу, если хочешь.
Гуди посмотрел на брата. В свете костра его глаза казались наполненными огнём, но Дэнни знал, что на самом деле там только пустота. Гудвин скорее всего выгорел дотла. Его не восстановить, не сделать таким, как прежде. Брата тоже нет.
- Один человек… маг… Светлый маг, - Дэн так и не смог назвать Чезаре по имени, - сказал мне, что ты не сам пошёл убивать принца. Что за этим кто-то стоял всё время, пока ты…
Гуди проглотил последний кусочек хлеба, собрал с колен крошки и кинул их в рот.
- Как и не твоя была идея, чтобы я убил короля, - осторожно продолжил Дэн. – Он сказал – мы всего лишь орудия.
- Что за маг? – спросил Гудвин. – Тот самый?
Дэн не ожидал услышать голос брата и не нашёлся, что ответить. Как описать Гудвину Чезаре Роза? Светлый маг. Добрый, ленивый, справедливый, не всегда честный, самодовольный Роз. Много курит и иногда играет на лютне. Очень редко.
- Тот, который тебя арестовал, да? Он вроде и сам из Комитет, - добавил Гуди ровным тоном.
- Он меня укрывал, - признался Дэн. – Он хотел помочь и тебе, и маме с отцом… но не сумел. Не будем о нём. Я хотел только узнать, кто заставил нас и остальных участвовать в этом?
- А тебя кто заставил пойти убивать Светлых магов, Дэнни?
- Я только хотел выручить тебя, - хмуро ответил Дэн. – Это другое. И я не убивал…
Ему было очень неприятен равнодушный тон Гуди. Вроде и понимаешь, почему брат говорит так безразлично, но раздражает.
- Я тебе всё равно ничего не скажу, - сообщил Гуди. – Ты четыре года дружился со Светлым магом. Как знать, вдруг ты потом побежишь к нему?
- Нет. Просто… если бы не тот… если бы кто-то не вбил тебе в голову идеи про бунт – разве всё это произошло бы? Подумай, Гуди! Мне было десять лет, а ты заставил меня убить человека!
- Ты убил гнусную пародию на человека, при правлении которого Светлые маги стали в открытую преследовать орден Теней!
Дэн помолчал немного, а потом уточнил:
- Это был гнев?
- У тебя есть ещё хлеб? – спросил Гуди. – Нет? Ну, тогда сладких снов, брат.
И Гудвин улёгся под кибиткой, где уже лежало потёртое одеяло, постеленное для Дэна Сарой Натани. Лагерь постепенно затихал. Дэнни, сам себя поставивший часовым, подбросил немного дров в костерок и уселся поближе к огню, обхватив острые колени руками.
Он думал, что спасёт Гуди, и Гуди на радостях сразу же скажет ему, где искать настоящего инициатора мятежа. Того, кто приказал брату убить короля – что тот и выполнил руками младшего братишки. И Дэн отыщет этого человека – или людей.
Но вот он нашёл старшего брата, и что же? Во-первых, Гудвин не желает ничего говорить. Не доверяет или просто слишком верен идеям того человека? Во-вторых, сам Гуди вёл себя так, что Дэну хотелось его в порошок стереть.
Кроме этих невесёлых размышлений было и ещё одно. Дэн мучился тем, что оставил позади, в деревне Сонной. Люди, окружавшие магов под влиянием его музыки, не убили магов. Всего лишь удержали. Но он мог их убить и ощутил это. Как и тогда, на концерте, при покушении на короля, Дэна переполняла энергия, от которой хотелось рыгнуть, как после слишком сытной трапезы. И нелегким делом оказалось удержать часть её в себе, хотелось выплеснуть всё без остатка. Тех Светлых магов просто размазало бы по земле, а может быть, и вообще всех, кто там находился.
И даже то, что произошло, когда ван Лиот сдержался и отдал приказ никого не убивать, поразило его. Власть над людьми, заполненность опустошённых душ его эмоциями… страх в глазах Светлых… это напугало Дэнни. Он ещё не поверил до конца в свои силы. В одном из сёл он заставил прыгнуть в реку целую толпу, всего лишь испытывая проснувшиеся способности, и ему тогда тоже стало страшно, едва люди покорились.
«Я перестарался, - думал Дэнни. – Это всё скрипка. Она слишком сильна для меня, и мне придётся её как-то усмирить».
Но он не верил, что сможет.
На рассвете, после того, как Натани и её сестра приготовили жидкую похлёбку, Дэн растолкал Гудвина. Они выхлебали из мисок горячее варево и стали собираться в путь.
Сара Натани, вся в заботах о прибавившихся подопечных, едва нашла на него время.
- Что ты будешь с ними делать? – спросил Дэн. – Скоро зима. Они же перемрут один за другим!
- Мы успеем отвезти их на границу с Хихином, тут не так уж далеко. К тому же тут, на юго-востоке, осень гораздо теплее, - деловито пояснила Натани. – Мы подселим их в бродяжье село, знаешь такое?
Дэн не знал. Натани пояснила: есть такие места, где бродяги и изгнанники могут остановиться надолго, перезимовать, как-то перебиться. Их там много, они друг другу помогают. Нужда, конечно, в таких сёлах царит страшная, но все друг за дружку держатся, все стараются не унывать.
- Не унывать! – воскликнул Дэн. – Как можно не унывать, если тебе нечего есть?
- Многие добрые люди помогают им. Едой, дровами, одеждой, - сказала Натани. – В любом случае, добраться туда мы сможем.
- В таком случае в добрый путь, - ответил ей Дэн. – Я хотел попросить у тебя пару одеял и немного хлеба в дорогу. Мы уходим.
- Куда? – вскрикнула Натани, и её карие глаза тут же наполнились слезами.
Этого ещё не хватало. С чего бы ей реветь? Сама ведь и близко его не подпускала, а теперь, оказывается, жалеет, что он уходит. «Пойди разбери этих женщин», - подумал Дэн, впервые понявший, каково это – общаться с девушкой.
- Я не хочу, чтобы мой брат жил в каком-то бродяжьем притоне. У нас был свой дом, и мы вернёмся с ним туда, где он стоял.
- Куда это? В Азельму? А если вас там поймают?
Дэн пожал плечами.
- Мне кажется, до нас уже нет никому никакого дела.
Конечно, он так не думал. Маги сказали ему, что приказ о его поимке им отдал Глава Комитета. Стало быть, кому-то есть дело. Но не рассказывать же об этом Натани?
Взяв по одеялу и куску хлеба, братья ван Лиоты проводили взглядами кибитку, запряжённую двумя гнедыми лошадьми, и вереницу людей, которые тащились следом за нею. И пошли в другую сторону.
Дэнни нёс в заплечном мешке книгу и скрипку. Ему было страшно дотронуться до инструмента, словно это его воля заставила подростка творить зло, а не наоборот.
Гуди снова погрузился в безразличие, и заговорить с Дэном не пытался. Они шли в сторону побережья, подгоняемые тёплым ветерком.
- Я всё-таки хочу найти тех, кто тебя заставил участвовать в этом, - сказал Дэн брату на привале.
Кругом не было ни души. Земля дышала поздним теплом и сыростью, с тихим шорохом струилась осенняя пожухлая листва, падая с деревьев. Пахло прелью и грибами. Маленькая тополиная роща шептала имена из чьих-то снов, и не было конца листопаду.
- Зачем? – спросил Гуди.
- Не знаю, - ответил Дэн. – В глаза посмотреть.
У него сжалось горло. Он совсем не хотел видеть глаза людей, сделавших с его семьёй такое. Он лучше увидел бы их смерть.
- Я не скажу, - сказал Гуди всё тем же равнодушным голосом. – Во всяком случае, все эти трудности сделали из тебя мужчину. А не обезьянку с лютней. Знаешь, кто бы ты был сейчас, если бы не перемены? Девчонкой в кружевных манжетах и с бантиком на шее.
Дэн хотел что-то возразить, но почувствовал, что дыхание совсем спёрло. Сердце болезненно сжалось, в горле будто застряла рыбья кость с острыми рёбрами. До смерти захотелось, чтобы и Гуди ощутил эту боль.
- Перемены? К которым и ты руку приложил? - с трудом выговорил Дэн, справившись с дыханием. – А знаешь, я чувствую, что ещё не все струны у тебя порваны. Вчера – вчера я слышал одну.
И прежде, чем брат опомнился, Дэн кинулся на него, вжимая в прелую листву лицом.
За четыре года он трижды прочёл трактат о пытках целиком, от корки до корки. И ему приходила в голову некая не вполне оформившаяся мысль о том, что из человеческого тела можно извлекать те же звуки, что и из музыкальных инструментов. Надо лишь знать – как. И вот сейчас у него под руками был материал для проверки теорий, а ещё имелся повод, чтобы применить знания на практике.
- Я хочу знать, кто заставил меня убить короля, Гуди. Кто, кроме тебя, это сделал. Извини, но будет больно.
…когда-то брат был сильным и ловким. Дэну нередко доставалось от него – иногда беспричинно. Теперь он стал слабее. Все эти четыре года Дэнни жил в тёплом, добротном доме, носил хорошую одежду, отлично питался, учился магии, ездил верхом, когда Чезаре надо было отлучиться в пригород, а летом по ночам бегал к реке Азелье искупаться. Гуди же уныло существовал в деревне, работая из-под палки. Его существование сходило на нет, когда в деревне ссыльных появился младший брат.
Дэнни же, как истинный маг ложи Боли, постоянно испытывал нужду в энергии. За счёт боли он развивался и совершенствовался, за счёт боли – неважно, чужой или своей! – двигался вперёд. Он уже неплохо разбирался в устройстве человеческого организма и мог избавить себя от простуды или ушиба. Но это было не то!
Впиться пальцами в потаённые болезненные точки чужого тела, выгрызть себе дополнительной энергии, впитать боль – вот чего он желал. И сейчас – вдвойне, потому что Гуди разочаровал и разозлил Дэна.
Тут не до музыки.
Так что музыки не получилось – но Гуди кричал, очень кричал. Впрочем, Дэнни не ставил себе такой цели – заставить его молчать. Гуди был его единственным оставшимся родным человеком, и убивать его Дэнни не желал. Но и щадить не стал. Ведь его самого тоже никто не щадил. Никто, кроме, может быть, Чезаре.
- Скажи мне!
«Глава четырнадцатая. Кисти рук. Самые болезненные точки». Строчки всплыли перед глазами Дэна. У него не было ни тисков, ни иголок, только злость и магия. Ноготь за ногтем слезали с пальцев Гуди. На четвёртом он всхлипнул:
- Дэнни, прошу!..
- Кто?
- Ложа Смуты! Её организовали Тёмные и Светлые… там было много молодых ребят, но я помню и старых – Гарольд Клейн, Демми Зейн, Берилла Росси… Иниза Хауртер…
- Кто из них управляет ложей?
- Сейчас – не знаю…
Пятый и шестой ноготь – кровь из кончиков пальцев пятнала ярко-жёлтые и бурые листья, капала на ещё зелёную траву. Но Гуди плохо реагировал.
«В случае, если одна пытка перестаёт быть более успешной, переходите к более болезненным. Если вы уже прошли главу 14, то переходите после неё к главе 15 – Лицо и зубы. Болевые приёмы, основанные на…»
- Мне нужно имя! – яростно вскричал Дэн, чувствуя, что теряет терпение. Его трясло, со лба на лоб Гуди срывались капли пота, а может быть, и слёзы.
Гуди сипло рассмеялся, поднимая окровавленную руку к глазам брата.
Маленьким перочинным ножом Дэнни, словно раковину, вскрыл ему челюсти и принялся ковырять зубы. Он ненавидел себя, своё занятие, неизвестную ему ложу Смуты, а Гудвину даже, пожалуй, в чём-то сочувствовал.
- Из-за него умерла мама! И отец! Скажи его имя, Гуди! Из-за него я стал таким, как сейчас! Смотри, тебе – нравится?
В горле Гуди что-то скрипнуло, булькнуло, и он показал рукой на рот.
- Я ска…жу…
Дэн приподнял ему голову, чтобы кровь не заливала горло.
- Это из свиты короля… Кор Тэ…
Глаза Гуди начали медленно закатываться. Он терял сознание.
Дэнни тряхнул его изо всех сил, а когда не помогло, мысленно стал листать страницу за страницей. Ледяная вода. У него была вода во фляге, наверняка достаточно холодная. Дэн плеснул брату в лицо раз, другой, затем отбросил флягу и бережно обтёр рукой рот Гуди.
Тот приоткрыл глаза и улыбнулся. Улыбка вышла ужасной. Исковерканные зубы, кровь, порез на верхней губе, разделяющий её на две неравные части. Но он улыбнулся!
- Дэнни… убери боль, и я скажу имя полностью.
Дэн сжал кулаки. Что, если брат обманет?
- Нет. Сначала имя.
Гуди молчал.
Тогда Дэн взял с травы нож и продолжил свою работу. Гуди взвизгнул раз, другой, захлебнулся и, с трудом перевернулся на живот. Его вырвало. Дэн отдышался немного и перевернул брата обратно на спину.
- Скажи, и я уберу боль и залечу все твои раны!
Он ещё никогда не врачевал человека с такими ранами. Порезы на теле, вырванные ногти, разодранные неумело дёсны, повёрнутые вбок зубы… Дэн сглотнул кисловатую слюну. Запах кровавой рвоты Гуди заставлял его бороться с собственной тошнотой, и, пожалуй, до проигрыша оставалось совсем немного.
- Ну?
Он поднёс узкое лезвие к левому глазу Гудвина, сам ужасаясь тому, что собирался сделать – но уже не в силах остановиться.
- Я не уверен, что смогу восстановить тебе зрение, - предупредил он и кольнул сомкнутое веко, сморщенное оттого, что брат зажмурился.
- Тэллин! Кор Тэллин! – взвыл Гуди, едва почувствовал этот укол.
Но Дэн не смог остановиться вовремя. То ли рука его не послушалась, то ли на какое-то краткое время его сознание помутилось, но он не остановил движение, когда лезвие, длиной в два пальца, преодолело непрочную преграду кожи, водянистый, как недоваренное яйцо, глаз и вошло в мозг.
Он не ожидал, что уцелевшая струна Гуди лопнет. Изначально он даже не собирался убивать Гуди.
Но он, даже не закричав, а заскрипев надсаженным горлом, замер и обмяк. Дэн на несколько мгновений перестал дышать, а когда вдохнул, то на секунду увидел её – тонкую, словно волос, струну, закрутившуюся с двух сторон в жалкие колечки. Она лопнула, и не было никакой возможности заменить её или починить.
Дэн зарыдал коротко, сухо и зло. Всего две или три слезинки, всего два или три всхлипа. Кое-как обтерев руки палой листвой, он встал и, чуть пошатываясь, закинул дорожный мешок на плечо.
«Я не хотел, я не хотел, я не хотел, я не хотел… я не хотел».
